Порт-Артур — Токио
Шрифт:
— Николай Готлибович! — вслед ему прокричал Попов, — А «Громобой» вышел из строя. Поднял сигнал: «Не могу управляться. Адмирал передает командование „Ослябе“… Степанов пошел его прикрыть, так что перед нами сейчас дыра. Да мы еще рыскнули изрядно, так что японцы сейчас наверно уже ближе чем наши. Ну и садят по нам от души, естественно.
В подтверждение его слов крейсер вновь затрясся от попавших в него снарядов.
„Ну, вот. Этого нам только и не хватало!“ Подумал Рейн перебираясь через завалы обломков с биноклем… „Так, посмотрим, что там у них стряслось…
Ох ты, Господи! А японцы то как близко подошли…
И „сейчас“ произошло. Прямо перед его глазами. Грохот взрыва еще не дошел до ушей, а в поле зрения бинокля обломки „Витязя“ неестественно медленно падали в воду…
Рейна натурально переклинило…
„Ну, вот и все… Гады! Ну, вот и все!!! Нас вы так просто не пристрелите… Понеслось дерьмо по трубам…“ И с неожиданно всплывшей в памяти присказкой Василия Балка, от которой сначала покатывался весь офицерский Владивосток, а потом и Артур, он бросился в боевую рубку.
— Господа офицеры! Ситуация следующая: „Витязь“ только что взорван. „Громобой“ выбит, и, похоже, тоже долго не протянет… Контр-адмирал Руднев или погиб или, если даст Бог, ранен. „Пересвет“ — форменная куча обломков. Флага Небогатова на нем нет, судя по всему, тоже вышел из строя Николай Иванович. „Ослябю“ и Григоровича за дымом не видел. Наш крейсер практически без артиллерии. Остались две шестидюймовки на неподбойном борту. И мы, как и „Витязь“, тоже под расстрелом… Два или три броненосца садят по нам. „Варяга“ я за дымом и пожаром на шканцах не видел…
Однако мы пока сохранили ход. И еще имеем ясную задачу, приказ нашего адмирала. Поэтому выходить из боя считаю невозможным. Но так просто вас и „Баяна“ на убой я не сдам, и мишенью в тире работать не буду! Посему вижу один выход. Идемте таранить! По-другому нам приказ Всеволода Федоровича „не пропустить“ уже не исполнить…
Возражения есть? Спасибо, господа офицеры! Значит, с Богом, перекрестясь! Проверьте сирену. В порядке? Прекрасно! И удивительно, труба то первая как решето…
Все кроме Шевелева: предупредите народ внизу и в батарее: как дадим длинную сирену, всем держаться. За что? Да за что придется! И, Андрей Андреевич, позаботьтесь, дорогой, чтобы к эвакуации раненых приготовились. Всем надеть спасательные нагрудники. И на раненых в первую очередь, не забудьте.
— Обижаете-с, Николай Готлибович…
— Кстати, где у нас Подгурский? Ясно. Николаю Люциановичу передайте, чтобы готовил минные аппараты. Как к их колонне в упор подойдем, пусть пускает вдоль строя, даст Бог, заерзают, и, глядишь, Степану Осиповичу минут пять сэкономим. Просемафорьте Рейценштейну: „Лишен артиллерии, иду на таран“! Флажный всем: „ЗК“! И давайте из рубки все. Живо! Пока больше распоряжений не будет… Все, друзья мои, не поминайте лихом…
— Смотрите, командир! Смотрите! „Новик“ в атаку на „Микасу“ прет!
— Где?! Ага… Ах, и красава же Балк! Ну, дает Захарыч! Дай-то и ему Бог! Право на борт! В машине, слышите меня! Самый полный! Заклепать клапана!
Итак, наш выход. Ну-с, третья попытка, господа…
Первые две? „Диана“ и „Рюрик“, конечно… Да, виноват. „Корейца“ я забыл. Живы будем, перед Беляевым публично покаюсь. А вот „Микасу“ мы не достанем уже… Проходит мимо гаденыш. Ну, может хоть следующего… Ага! Нормально идем. Да, этого подловим.
Машинное! — опять проорал Рейн в обломанную трубу амбушюра, — Дайте самый полный! Все
Так… Молодец… Одерживай!
Так держать! Этот… „Сикисима“. С виду еще почти чистенький, только немного свиньей сидит… Мажут! Руки у вас трясутся, господа самураи. Это вам не ползущего старика „Рюрика“ пинать… Что, не ждали?! МАЖУТ!!! Укройся поближе к броне. Я сам…
Ага, задергался, гад… Сейчас, Сашенька, мы им за ручку твою так врежем! Нет, Валентиныч, давай-ка вместе! Навались! Еще, еще правее… Все, поздно, поздно сбрасывать под стол, ублюдок… Нет у тебя пятого туза в рукаве! Сирену давай!!! И держись крепче!
Впереди, за срезом брони амбразуры, все ближе и ближе, ползли слева направо два застывших от ужаса черных зрачка на срезах стволов кормовой башни „Сикисимы“… Ближе… Еще ближе… Вот острый угол баяновского форштевня уже между ними… Вот он уже чуть левее и выше… Вот…
„Ну, будет игра! Отольются кошке мышкины слезки…“ — думал я, глядя на яростно дымящие „Ретвизан“, „Александр“ и „Цесаревич“, которые, повинуясь приказу адмирала, выжимали из своих машин все, постепенно обгоняя „Потемкин“. Они склонялись к нашему курсу, становясь флагману под нос, дабы образовать линию баталии. „Суворов“, который по скорости не мог превзойти наш броненосец, оттягивал, чтобы стать ему под корму. Таким образом, мы принимали боевой порядок флота № 5, хотя и сильно усеченный количественно.
Суть его была в расположении флагманских кораблей — вторыми от головы и хвоста колонны. Это построение давало определенные преимущества в завязке линейного сражения и при отбитии минной атаки. Конечно, при этом особую роль имела выучка командиров концевых кораблей, их способность быстро и грамотно выполнять все приказы адмирала. Но в командирских качествах как фон Эссена, так и Игнациуса сомневаться не приходилось.
За дымом своих передних судов пока трудно было видеть не только неприятеля, но и наших, нещадно избиваемых им „Рюрик“ и „Россию“, которые, вследствие стечения обстоятельств боя Руднева с Того и Камимурой, оказались сейчас в самом центре сражения. И к которым на выручку мы так отчаянно спешили. Так получилось, что пока только они реально противостояли всему японскому флоту, пытающемуся пробиться к нашему транспортному обозу.
Хотя по докладам Руднева и Грамматчикова мы уже знали, что у Камимуры утоплены „Токива“, „Ивате“, и скорее всего, еще и его флагман, новейший, выстроенный в Британи броненосец „Фусо“, а Того потерял один из лучших своих броненосцев — „Асахи“, в потоплении последнего, кстати, наш командующий сомневался, я вполне понимал обеспокоенность адмирала за исход всего дела. Ведь мы лишились „Корейца“, судьба „России“ и „Рюрика“ висела на волоске и казалась уже предрешенной. Погиб на „Святителях“ наш отважный и решительный Григорий Павлович Чухнин, все корабли, оставшиеся под командованием Григоровича, были жесточайше избиты, и командующий отправил его к транспортам, выводя из боя. Но тяжелее всего досталось Небогатову. Сам он был серьезно ранен, „Победа“ оказалась на краю гибели вследствие обширных затоплений в корме, а „Пересвет“ с „Ослябей“ уже потеряли подбитыми больше половины своих орудий…