Порт-Артур — Токио
Шрифт:
Эти люди знают, что боялись, хотя и редко в этом сознаются. Они знают, что этот страх перешагнули. Потом, они знают, что такое эта страшноватая в мирной жизни эйфория, и что ее они тоже перешагнули. Может они этого сами и не длгоняют, но они — самый элитарный клуб из всех, если только не свихнутся и не сопьются. И когда они говорят, что снова хотят туда — они не врут, потому что эта эйфория, этот кураж Миш, это такой кайф, с которым я, например, ничего не сравню. Слабоваты все остальные кайфы по интенсивности, даже рядом не лежали… Вот такой мой тебе рассказ. Извини, что не обошелся без банальностей и ничего, наверное,
Немного помолчав, Балк молча опрокинул еще стакан, явно вспоминая всех тех, кто из войн, что он прошел, не вернулся. Потом задумчиво продолжил:
— А вот немного того, чего ни у кого не встречал, или так было только у меня… Во время боевых, причем не только в деле, а на весь период нахождения в зоне боевых действий, снижается мировосприятие. Ну, слух-то понятно, что садится. Все-таки стреляют… Но вот при этим снижается и цветность… Я все окружающее видел как с серо-черным фильтром. Правда, и так ярких цветов не много, но даже огонь какой-то с серым налетом. И кровь — сразу бурая, а не алая, а ведь из артерий должна быть алая… И запахи все прибиты. Но можно объяснить, — сам воняешь потом, опять же гарь все время… И тактильные ощущения снижены, — ну, руки и морда все время грязные, остальное тоже не очень чистое, под одеждой и бронетюфяком.
— Под чем? — переспросил Михаил.
— Бронежилет, это нам тоже вводить придется, но прямо перед большой войной, — поправился немного смутившийся некстати вброшенным анахронизмом рассказчик, — аналог тех кирас, что моряки-артиллеристы уже сейчас получают, только вместо тяжелой, цельной и жесткой металлической пластины, там более «умная», гибкая конструкция…
А вообще, если спросить, что больше всего запомнилось, и что одинаковое на войне и в 2000-м и в 1904-ом году — так это грязь. Непролазная, сплошная грязища — если летом, то грязь пополам с пылью, если зимой — то пополам со снегом. Может, это потому, что кругом, что в Чечне, что в Маньчжурии, все ж таки Россия, но мне кажется, что просто на войне всегда так… Может, поэтому я и люблю корабли — тут, по-любому, чище…
— Простите, господа, — дверь в салон неожиданно распахнулась, и заглянувший в нее Кирилл Владимирович, слегка запинаясь, проговорил, — Степен Осипович пришел в сознание. У него… У него в каюте Всеволод Федорович. Просил вас прийти тоже… Скорее…
— Вот так, Всеволод Федорович, дорогой… Попали мне изрядно, как видите…
— Степан Осипович, слава Богу, Вы очнулись!
— Да уж… Про самочувствие только не спрашивайте… Не интересно совсем… Как закончился бой?
— Победа полная.
— Это я еще застал… Кто… Кто у нас, под итоговый расчет? Подбитых всех притащили?
— Наши потери: «Севастополь» — не смогли довести, но потери в людях минимальны. Не выдержали переборки в носу. Когда в передние кочегарки фильтрация пошла, Иессен принял решение снимать экипаж.
— Правильно…
— Погибли в бою «Рюрик», «Витязь», «Баян» и «Память Корейца». На первых двух крейсерах очень большие потери. На «Баяне» и «Корейце» примерно 25–35 процентов.
— Плохо. Как жаль… Ваши оба трофея, значит. Люди прекрасные. Царствие небесное…
— И еще. «Новик» после торпедирования «Микасы» затонул от полученных в этой атаке снарядов и мины. Погиб, защищая транспорта, «Штандарт». Но
— Рейн?
— Тоже жив.
— Славно…
— Интернировались в Вей Хай Вее «Ослябя», «Победа» и «Сисой». Еле дошли. Они даже до немцев вряд-ли бы доползли, а потащили бы к нам — просто бы погубили корабли.
— Понятно… Кто из адмиралов и командиров погиб?
— Чухнин, Бойсман и Миклуха… Ранены: Вы, Небогатов, Григорович, Трусов, Яковлев, Дабич, Андреев — серьезно. Игнациус, Васильев, Щенснович, Зацаренный, Веницкий, Успенский, Колчак, Рейн и Балк — легко.
— Вам, смотрю, тоже попадало?
— Череп не пробит, так что жить буду, Степан Осипович.
— Понятно… У него что…
— Броненосцы утоплены все, кроме «Хацусе» и «Фусо». Но они, так же как и наши, интернировались у англичан. Из броненосных крейсеров ушел только «Идзумо». Кроме того достоверно потоплены 4 бронепалубных. Убит Камимура. Того по слухам тяжело ранен.
— Так никого и не взяли?
— Нет. И «Сикисима» и «Адзума» флага не спустили. «Якумо» кингстоны открыл…
— В Вэй Хай Вее все без склоки обошлось?
— Слава Богу, да, Степан Осипович. Надо британцам отдать должное.
— Ну что ж… Прекрасно! Вторая Чесма, Всеволод Федорович… Или Синоп… Это уж как дипломаты теперь нам устроят…
Лихо Вы, конечно, с Григоровичем Того поймали… Лихо… Загляденье просто. Не ожидал от Ивана Константиновича такого, каюсь… Что думаете теперь делать?
— Сейчас идем во Владивосток. Алексеев назначил совет по дальнейшему…
— Понятно… Когда планируете там быть?
— Завтра к вечеру Степан Осипович.
— Ясно… Ох… Водички бы… Спасибо…
Вот что, Всеволод Федорович… Прошу… Выслушайте меня очень внимательно… Мало ли… А-а… Заходите, господа! Заходите…
Да уж! И вам здравствовать… Спасибо любезные мои, спасибо… Очень вы вовремя, однако… Пришли… Видать мало я грешил…
Так вот, дорогие мои… Если вдруг я до Владивостока не доберусь… Погодите… Слушайте же… Ох…
Прошу: передайте Евгению Ивановичу: комфлотом — необходимо ставить Руднева.
Если японцы в течение месяца не сдадутся… Всем флотом… Боеспособными кораблями… Готовиться немедленно… И десант: гвардию к Токийскому заливу! Батареи подавите. На скорострельные системы они заменить просто не смогли пока. Да и нет их у них… Армстронговские только на флоте. Были… Но медлить нам, ни в коем случае нельзя. Темп, темп и еще раз темп! Чтоб не успели опомниться самураи, а главное, просвещенные мореплаватели не успели бы вмешаться, или запугать наших в Питере… Залив вы теперь возьмете. Как и чем знаете. Сил более чем вполне… На том и закончим с ними… Возразить по-серьезному им трудно, если Василий Александрович форты взорвет…
Еще водички… Так… Предложение о мире сами им пошлите, МИД две недели сочинять только будет… Нет времени. Нельзя тянуть! Что надо, Алексеев сам все знает. А то англичане поймут… Успеть надо… Успеть… Надо… Дочуркам еще… Успеть…
— Степан Осипович! Да что Вы, в самом деле! Вам еще Георгия второй степени получать, а то и первой! А Вы… Степан Осипович?
— Оставьте. Он опять в забытье впал, видите же. Температура скокнула… Перенервничал с вами. Ступайте же, господа, дальше дело наше, врачебное. Степан Осипович что хотел — сказал. Даст Бог, душу облегчил — может на поправку пойдет.