Порт-Артур (Том 2)
Шрифт:
– Этот вопрос не поднимался...
– Не скромничайте, юноша. О вас с Варей щебечут все воробьи на крышах, улыбнулась генеральша.
Звонарев откланялся.
– Благодарю вас от лица службы за проявленную бдительность, - церемонно пожал ему руку Стессель.
Когда корреспонденты вернулись в штаб, Рейс сообщил им, что Стессель нездоров и не может их принять. Гостей отвели в отдельную комнату и приставили к ним, как будто для посылок, казака. Оба "иностранца" просили передать их глубокую благодарность Стесселю и занялись приведением в порядок своих заметок. Об инциденте с Борейко они сочли за лучшее умолчать. Вскоре пришел
– Мы хорошо осведомлены о роли вашего превосходительства в деле обороны Артура, - с ударением на слове "роли" проговорил Эмерсон.
– К сожалению, я сейчас не у дел и мое влияние здесь ничтожно.
– Если Кондратенко называют душой обороны, то вы, ваше превосходительство, без сомнения, являетесь ее мозгом.
– Что же тогда остается на долю Стесселя?
– Кулаки, которые, как известно, всегда направляются головой.
– Вы не лишены остроумия, герр Эмерсон.
– Поскольку нам удалось установить связь непосредственно с вами, мне думается, что прочие передаточные инстанции становятся излишними, - перешел на деловой тон Эмерсон.
– Вы имеете в виду Сахарова?
– Хотя бы его.
– Но он очень много знает и потому, в случае чего, несомненно обидится и может сильно навредить нам.
– От него можно легко избавиться. Артур ведь осажденный юрод; произойдет, например, несчастный случай при бомбардировке, что ли...
– Я этот вопрос обдумаю.
– Теперь о деталях связи с вами, - уже вполголоса проговорил Эмерсон, и они перешли на шепот.
– Вы очень неосторожны, герр Эмерсон. А что, если я передам вас куда следует?
– Ваше превосходительство не сделает такой глупости, хотя бы из боязни огласки некоторых документов, писанных вашей рукой и доставленных нам капитаном Сахаровым.
– Эта сволочь, значит, сумела-таки обеспечить себе отступление?
– Капитан - человек осторожный и дальновидный.
– Но не дальновиднее нас с вами.
– С этим я вполне согласен.
Фок поднялся и, поблагодарив за приятную беседу, удалился.
Было уже совсем поздно, когда в окно постучался Ножин. Дежуривший казак долго не хотел пускать его, пока он не вручил свою визитную карточку.
– Мы очень рады видеть артурского коллегу по профессии, - приветствовал его Лямбреже, соскучившийся во время долгого визита Фока, когда разговор велся на малопонятном ему немецком языке.
Боязливо озираясь но сторонам, Ножин начал говорить об узурпаторстве Стесселя, его трусости и глупости, полном неумении руководить осадой; рассказал о не совсем чистых торговых операциях Веры Алексеивны, превознося одновременно Смирнова, как истинного вдохновителя и героя обороны. Оба "иностранца" слушали его с величайшим интересом и обещали принять все меры к разоблачению дутой славы Стесселя. Ножин ушел, окрыленный надеждой, что ему наконец удастся свести старые счеты с генерал-адъютантом и ею супругой.
На следующее утро Гатимуров вежливо сообщил, что господ корреспондентов в порту ожидает их шлюпка, которая и будет отбуксирована в море. Затем поручик попросил вернуть ему все имеющиеся при них блокноты и фотографические пластинки. "Иностранцы" запротестовали, но затем исполнили это требование, предварительно вырвав все наиболее нужные им листки и сохранив самые
С Золотой горы видели, как далеко в море к шлюпке с корреспондентами подошел японский миноносец и принял их на борт.
– Жаль, послушался Рейса и выпустил этих щелкоперов, - выругался Стессель, узнав об этом.
– Но Ножин так легко не отделается. Виктор Александрович, прикажите Микеладзе и Тауцу учредить за ним самый строгий надзор и отберите у него корреспондентскую карточку.
День семнадцатого сентября выдался серый, дождливый, но теплый. На фронте продолжалось затишье, изредка нарушаемое одиночными орудийными выстрелами. В городе тоже было спокойно. С утра по разрушенным улицам двигались толпы людей. Во всех уцелевших от бомбардировки церквах усиленно благовестили. Шла подготовка к торжественному богослужению по случаю именин "самой" - Веры Алексеевны. К Отрядной церкви, игравшей роль артурского кафедрального собора, стекались многочисленные богомольцы: военные в мундирах при орденах и лентах, штатские - во фраках, моряки - в треуголках, несколько застрявших в городе дам - в шелковых и бархатных платьях, солдаты - в новом обмундировании.
Около девяти часов подъехал и экипаж генерал-адъютанта, из которого вышла сама превосходительная именинница со своим супругом в придворном мундире.
Она проплыла через наполненную до отказа церковь к своему бархатному коврику, лежавшему у самого амвона. По дороге она милостиво кланялась во все стороны, а Стессель на ходу пожимал руки генералам и полковникам, удостаивая всех остальных кивком головы.
После парадной литургии и молебна о здравии "благодетельницы града сего болярыни Веры", с провозглашением ей многолетня, Вера Алексеевна приняла поздравления от присутствующих в церкви и вышла на паперть, где были выстроены без оружия солдаты от различных полков, офицеры же вместо сабель и палашей держали в руках пышные букеты цветов. Мадам Стессель в сопровождении блестящей свиты генералов и полковников прошла по фронту. Солдаты приветствовали ее громкими криками "ура", а офицеры, почтительно целуя ее ручку, преподносили букеты.
Особое внимание генеральша уделила девятой роте крепостной артиллерии, которой командовал Вамензон. Вера Алексеевна обратилась к солдатам с речью, призывая их к ратным подвигам под руководством их доблестного командира.
Затем Гантимуров зачитал приказ о награждении крестами некоторых артиллеристов, и генеральша собственноручно нацепила их на груди новоиспеченных героев: фельдфебеля, каптенармуса, писарей и одного рядового.
На этом парадная часть окончилась, и превосходительная чета отбыла домой.
Вскоре к дому Стесселя стали один за другим подъезжать экипажи. Одним из первых подкатил экипаж Белых, на передней скамеечке которого скромно восседала Варя в форменном сестринском платье. Она поглядывала по сторонам, рассеянно слушая наставления матери, как ей следует вести себя в обществе.
– Будь любезна со всеми, не фыркай на молодых людей, не смейся громко, не гримасничай... Помни, что по твоему поведению будут судить о нас, наставляла Мария Фоминична свою дочку.
– Знаю я все это, мама, но что мне делать, если меня так и разрывает от смеха при виде напыщенно-глупых физиономий гостей и хозяев? Так и хочется расхохотаться, выкинуть какую-нибудь штуку...