Порт-Артур (Том 2)
Шрифт:
– К сестрице, на хворобу пожаловаться, вашбродь.
– На женскую, что ли? А то у вас самих есть ротные фельдшера, допытывался Гудима.
Харитина невнятно что-то забормотала в полном смущении.
– Оставьте ее в покое, Алексеи Андреевич, - заступился Звонарев.
Когда офицеры отошли, Харитина кивнула вслед штабс-капитану и хмуро спросила;
– Кто эта сволочь?
Шура покраснела.
– Тот, что с тобой разговаривал, - Гудима, а другой - Звонарев.
– Так это и есть твой? Ни в жизнь не спуталась бы с таким. А второй ничего,
– Нет, один он. Правда, к нему имеет приверженность дочка нашего генерала. Варей звать. Встречала, может? Все верхом скачет.
– Озорная такая, - знаю. На барышню и не похожа.
Харитина по-солдатски сплюнула через зубы и вздохнула.
– Ты бы лучше к молодому ушла: и красивый и человек хороший - бить, ругать не станет.
– Солдаты-то тебя, Харитина, не обижают?
– поспешила переменить разговор Шура, - Пробовали было, так я живо отучила. Зато от офицеров проходу не было.
Потому к капитану ушла: боятся его и не трогают.
– А в Артур как попала?
– С шести лет осталась сиротой и пошла работать по людям. Как годы подошли - вышла замуж за лакея при станционном буфете. Жили хорошо, только вот бог деток не давал. Взяли на воспитание сиротку-китайчонка. Война началась. Забрали мужа в Артур, осталась я одна с малолетком. Опостылело все. Решила ехать к мужу. Подстриглась, переоделась железнодорожником и добралась в Артур. Командир полка, спасибо ему, разрешил мне состоять при полковом лазарете. Так и жила до августа, а на самое преображение ранили моего... Он через три дня и помер. Поплакала на могилке, да и решила за него с японцами посчитаться...
Появление Звонарева прервало их разговор.
– Отнесите, пожалуйста, Харитина, этот чертеж своему капитану, - попросил он.
Харитина старательно свернула бумагу и, отдав честь, ушла.
– Вот вам, Шура, и подруга здесь нашлась. Не знаете, как она попала в солдаты?
Шура передала прапорщику историю Короткевич.
– Зря это она вернулась в полк: шла бы работать в госпиталь, там женщин не хватает, а в окопах и без нее обойдутся. Да и вам, по-моему, здесь делать нечего. Жили бы у своих на Утесе, все постепенно и вошло бы в норму.
Шура неожиданно всхлипнула и залилась слезами.
– Хоть бы вы меня не попрекали!
– Я и не думал вас обижать, - растерялся Звонарев.
– К слову пришлось.
– С чего ты нюни распустила?
– неожиданно появился Гудима.
– Иди в блиндаж и приведи себя в порядок. Не терплю слезливых и сопливых физиономий!
"Не сладко, однако, живется бедной девушке", - подумал прапорщик и двинулся на Залитерную.
Борей ко уже ждал его с завтраком. Выслушав рассказ прапорщика, поручик ругнул Гудиму, пожалел Шуру и выразил желание познакомиться с Харитиной.
– Занятная бабенка, не приходилось еще встречав таких. Поинтереснее многих наших барынь и барышень.
– Оли Селениной, например?
Борейко насупился и сердито засопел.
– Каждая хороша в своем роде, - примирительно буркнул он после минутного молчания.
–
Стук в дверь перебил этот разговор.
– Войди!
– крикнул Борейко, думая, что это солдат.
Но на пороге появился странный субъект, бритый, одетый в офицерскую форму без погон, с белой повязкой на левой руке, на которой четко виднелись две буквы - "В. К. ".
– Дворянин Ножин, - представился он, отдавая честь.
– Попович Борейко, - поднялся поручик навстречу гостю.
На лице Ножина появилось выражение растерянности и удивления.
– Я вас не понимаю...
– Вы изволили довести до моего сведения, что принадлежите к благородному российскому дворянству. Поэтому я почел за должное сообщить вам, что я происхожу из кутейников, - не моргнув глазом ответил Борейко.
– Что касается тебя, Сережа, то, право, не знаю, кто ты по своему происхождению.
– Из интеллигентов, если такое сословие имеется, - улыбнулся Звонарев.
– Очень приятно, - пожал ему руку Ножин, все еще не оправившийся от удивления.
– Прошу садиться. Иван, подай стакан!
– скомандовал Борейко денщику. Чем могу быть вам полезен?
– Я состою военным корреспондентом артурской газеты "Новый край"...
– Артурская сплетница тож, - проворчал поручик.
– Я не согласен с такой оценкой нашей деятельности.
– Описываете мифические генеральские подвиги, а о настоящих героях-солдатах и матросах - молчите. Послушать вас, так весь Артур держится на Стесселе, Никитине, Фоке и прочей сволочи. И все свое внимание уделяете тому, что сказала, что подумала и о чем не думала Вера Алексеевна, какой готовят обед у генерала Смирнова, сколько раз мадемуазель Белая встречалась с Звонаревым, - гудел Борейко.
– Оставь меня в покое, Борис!
– вспыхнул прапорщик.
Ножин недоумевающе глядел на обоих офицеров.
– Мадемуазель Белую я не имею чести знать, и вообще о ней, насколько мне известно, никогда ничего не писалось!
– Зато, наверное, знаете мадемуазель Селенину.
Ведь вы, кажется, живете рядом с Пушкинской школой?
– Эту маленькую и очень свирепую учительницу, которая беспрерывно меня терзает своей музыкой и пением? Увы, знаю, и даже слишком хорошо!
Звонарев торжествовал, ехидно поглядывая на Борейко.
– Ольга Семеновна обладает прекрасным слухом и недурным голосом, заметил Борейко.
– Надо добавить: на твой вкус и взгляд, - подсказал Звонарев.
– Конечно, иногда бывает приятно послушать и ее, но после целого дня канонады так хочется тишины и покоя...
– Пьете?
– перебил Ножина Борейко, наливая водку в стаканы.
– Пью, но только рюмками.
– В чужой монастырь со своим уставом не суйтесь!
На Залитерной рюмок и в заводе нет, поэтому прошу. И поручик протянул корреспонденту стакан.
– Ваше здоровье!