Порт-Артур. Том 2
Шрифт:
Однако не все приняли известия о наградах так, как в семье Стесселя. Узнав о своем награждении, генерал Надеин переполошился.
– Жа што мне дали крешт? – недоуменно шамкал старик. – Я его не жашлужил. Тут проижошла ошибка. Чарю неверно доложили. Вше это надо выяшнить.
Он поспешно покинул свой блиндаж за Скалистым кряжем, где поселился с самого начала тесной блокады, приказал подать себе лошадь и направился к Стесселю.
Появление старика было встречено восторженно. Все знали его строптивый характер и визит к Стесселю расценили как проявление с его стороны уважения
– Вас ведь тоже можно поздравить, Митрофан Александрович, с монаршей милостью, – обратилась к нему генеральша.
– Тут проижошла ошибка, верно, моя фамилия шлучайно попала в прикаж.
– То есть как случайно? Мой муж представил вас к награде, и вы ее получили.
– Я не шовершал никаких подвигов, доштойных штоль великой награды. Надо чарю напишать, што получилашь ошибка.
– Быть может, вы считаете, что и Анатоль зря получил свои награды? – обиделась генеральша.
– О вашем шупруге ничего шкажать не могу, так как не жнаю, жа что он награжден.
Затем Надеин отозвал Стесселя в сторону и изложил ему свои сомнения. Генерал долго не мог понять, о чем ему говорят.
– Дали вам крест – радуйтесь и не беспокойте зря священную особу монарха! – посоветовал он Надеину.
Но старик не унимался.
– Делайте как хотите. Я совершенно не одобряю ваших намерении, но запретить вам писать об этом не могу, – обозлился Стессель.
Наденя поспешил откланяться и отправился к себе.
Вечером того же дня он старательно выводил гусиным пером – стальных не признавал – на толстой пергаментной бумаге: «Всепресветлейший, Державнейший Государь Император, Царь Всемилостивейший…» – и излагал все свои сомнения в связи с получением награды.
Когда послание Надеина было вручено Стесселю, он сердито бросил его Рейсу.
– Положите под сукно, а этому старому дураку сообщите, что отослано с первой почтой в Чифу.
На Залитерную батарею последние новости привез Звонарев. Войдя в блиндаж к Борейко, он громко проговорил:
– Получены телеграммы: Стесселя…
– Убирают ко всем чертям? – обрадовался поручик.
– …наградили званием генерал-адьютанта и крестом третьей степени.
– Это, верно, по ходатайству японского микадо за то, что он отпустил Танаку.
– Фока тоже наградили…
– За потерю цзинджоуских позиций?..
Солдаты были возмущены и удивлены.
– Не слыхали, чтобы генерал Стессель был из героев! Уж наш Белый больше заслужил: денно и нощно скачет по батареям, – говорил Блохин.
Известие о зачете месяца артурской службы за год произвело гораздо большее впечатление.
– Теперь, значит, как война кончится, все поедем по домам, – мечтал Белоногов.
– Скоро мира не дождешься! – возразил Блохин. –
Вот если бы наш брат солдат делами ворочал, мигом бы с японцами договорились.
– С генералами-то ихними, что ли?
– На хрен они нам сдались! С солдатами же, конечно. Они небось тоже по своим бабам скучают.
– Больно
На следующий день был назначен торжественный парад на одной из площадей, укрытых от японского обстрела. День выдался ясный. Море искрилось на солнце. Японцы не беспокоили. Артур ожил; по улицам сновали прохожие, магазины бойко торговали. На площади, невдалеке от дома Стесселя, были выстроены покоем войска. Посредине высился покрытый серебряной парчой аналой, около которого, блестя ризами, собралось все артурское духовенство. Стессель с огромной свитой стоял впереди и громким шепотом торопил священников. Наконец протодьякон провозгласил последнее многолетие «богоспасаемому граду сему и его жителям», и молебствие кончилось. Выйдя на середину, Стессель зычным голосом зачитал царские телеграммы и поздравил гарнизон с царской милостью. Затем от свиты отделился Фок и начал речь в честь Стесселя:
– Генерал-адъютант – приближенное к царю лицо. Он представляет в Артуре священную особу для государя императора. Генерал Стессель – наша слава, наша гордость, наш вождь. Под его руководством мы не пропадем. Ура артурскому герою!
Гремел оркестр, Фок и Стессель торжественно поцеловались.
После парада к гечерал-адьютанту подошел с поздравлениями Эссен. Стессель, как всегда, был с ним отменно вежлив и любезен.
– У меня есть просьба к вашему превосходительству, – обратился моряк к генералу.
– Заранее готов ее исполнить, Николай Оттович.
– Весьма вам признателен за ваше благосклонное отношение к моей скромной персоне. Я хотел вас просить о помиловании госпожи Блюм, осужденной якобы за шпионаж вместе с генералом Танакой.
– Разве ее еще не повесили?
– Никак нет! Со вчерашнего дня она православная. Дело вчера разбиралось в военно-морском суде под моим председательством, и мы решили просить о ее помиловании.
– Счастлив ее бог. Черт с ней, пусть живет, но чтобы я о ней ничего больше не слыхал, – смилостивился Стессель.
Эссен поспешил поблагодарить и отошел в сторону, где его ожидал уже Акинфиев.
В тот же день Варя Белая увидела на «Этажерке» Риву под руку с Акинфиевым и очень удивилась. Ее соперница опять оказалась на воле. За разъяснениями она отправилась к Желтовой.
– Завтра ее свадьба с лейтенантом, – пояснила Варе Мария Петровна.
Варя запрыгала и бросилась целовать Желтову.
– Как я всему этому рада – она на свободе, и…
– …и больше не угрожает твоему счастью с Звонаревым, – докончила учительница.
Девушка еще раз крепко ее поцеловала.
Отрядная церковь была ярко освещена.
В церкви находился Эссен с группой своих офицеров, среди которых стоял взволнованный и раскрасневшийся Андрюша Акинфиев. У алтаря Борейко договаривался с причтом о подробностях венчания. Тут же стоял Звонарев в белых перчатках, с букетом цветов в руках.
– Невеста что-то опаздывает, – недовольно бурчал поручик.
Наконец в церкви появилась Рива в сопровождении обеих учительниц и Желтовой.