«Портрет» Эль Греко
Шрифт:
— Сколько? — спросила.
— Пятнадцать... — не посмел уже назвать предварительную цену Ромко.
— Я же торгуюсь — не видите? — окрысился на нее старик. — Ну, детоньки, даю вам два червонца, и квиты..
Женщина переложила подушку на левую руку и хотела взять вторую.
— Двадцать пять. Беру я.
— Чего нос суешь? Разве не видишь, что я торгуюсь...
Ромко подпрыгнул и вцепился в подушку. Вырвал ее у старика.
— Давайте, тетенька...
Та, подобрав юбку, зажала подушку между ног.
Достала из-за пазухи два червонца и пятерку.
— У нас есть лишняя пятерка, можем пообедать.
Им дали две миски жаркого. Надийка только-только развернула деньги, чтобы заплатить тетке, как кто-то неожиданно выхватил их у нее. Девочка резко обернулась и увидела здоровяка в кепке, повернутой козырьком назад. Он шмыгнул под стол. Тетки загорланили: «Вор, держите его!» Ромко метнулся вслед, но вор был проворнее — выкрутился из рук человека, пытавшегося задержать его, и исчез за лотками.
Ромко стоял растерянный. Дома же нечего есть!
Что они скажут маме?..
Юрий Юрьевич отодвинул тарелку — рассказ взволновал его.
— Эх, — сказал он с горечью, — нам с тобой, Роман, немало пришлось пережить... Но я не в претензии.
Детство закалило нас! Понимаешь, я не хотел бы, чтобы мои дети пережили такое. Моему бездельнику уже двадцать, а он, вероятно, и до сих пор не знает настоящего вкуса хлеба. Неплохой парень, учится хорошо, но малейшая неудача вырастает для него в проблему. Не умеет бороться с трудностями, собственно, их у него и нет. А характер все же формируют трудности.
— Да еще как! — согласился Роман Панасович. — Слишком мы опекаем своих детей, оберегаем их от житейских невзгод. Где только можем, протаптываем им дорожку. Меня, например, каждый раз поражала толпа родителей перед институтом, когда абитуриенты сдают вступительные экзамены... Нас в свое время за ручку не водили. Мы сами себе выбирали дорогу в жизнь.
— То-то и оно... — взволнованно сказал Юрий Юрьевич. — Некоторые родители готовы на все, лишь бы только устроить своего ребенка в институт. Мой коллега-прокурор рассказал мне историю, которую ему пришлось расследовать. Фактически моральная кража... В одном вузе начались вступительные экзамены.
В аудиторию входит достаточно авторитетная комиссия. А экзаменуют как раз абитуриента, которому экзаменатор протежирует. Отвечает абитуриент не ахти как. А чтобы пройти по конкурсу, должен получить только пятерку. Если бы не комиссия, преподаватель как-нибудь вытащил бы этого лоботряса. А тут такая оказия. Что же он делает? Спокойно спрашивает у ассистента: «Тройка?» — «Конечно», — подтверждает тот. «А вы как считаете?» — обращается к членам комиссии. В конце концов, с тройкой можно было согласиться, и те закивали. Однако экзаменатор незаметно пишет в экзаменационной карточке «пять», и эту же самую оценку ставит и в своей ведомости.
И ты думаешь, этот юнец возмутился, увидев у себя в карточке пятерку? Ничего подобного. Спокойно вышел из аудитории. У него украли элементарную совесть те, кто якобы желали ему добра. Что же из него выйдет за человек!
— Да, некрасивая история! — сказал Козюренко. — К сожалению, не единичная. Мне рассказывал знакомый ректор, — Козюренко назвал учебное заведение. — Как-то, за два или три дня до начала экзаменов, звонят ему. Из телефонной трубки гудит авторитетный бас известного деятеля. В голосе интимно-игривые нотки. "Рад слышать тебя, дорогой Иван Иванович!
Есть у меня просьба — поступает к тебе мой племянник. Фамилия та же, что и у меня, так не мог ли бы ты силой своей власти?.." Ректор говорил, что сперва хотел послать этого деятеля ко всем чертям, обратиться в обком и призвать к порядку, но засомневался: в принципе человек неплохой, должно быть, жена упросила его позвонить. Улыбнулся и говорит: «Не верю. Товарищ имярек не может звонить мне по такому поводу»... И положил трубку. Через час является к нему тот самый товарищ, разводит руками. «Извини, — говорит, — пришел к тебе, как в Мекку, ради искупления грехов!»
— Вот голова твой Иван Иванович! — восхищенно воскликнул Юрий Юрьевич. — Его бы на дипломатическую работу!
— А нам, кажется, пора спешить на нашу грешную...
Козюренко спохватился, посмотрел на часы и заторопился.
На работе его ждала новость: нашли шофера, возившего в Желехов Суханову и Григорука.
Шофер был наблюдательный парень — опознал обоих. Рассказал, что эта пара взяла такси на стоянке поблизости от памятника Мицкевичу, женщина села сзади, а молодой человек — возле него. Между собой почти не разговаривали, разве что обменялись несколькими незначительными словами. Водитель предупредил их, что будет ждать не больше полутора часов.
Женщина дала ему десятку аванса и сказала, что, может быть, они несколько задержатся, но пусть это его не беспокоит — заплатят. В четверть двенадцатого появился только молодой человек. Он был чем-то взволнован или удручен, велел возвращаться во Львов, но тут же передумал: попросил заехать на автобусную станцию. Там он выскочил на несколько минут и вернулся уже со своей спутницей. Шоферу показалось, что та плакала. Теперь они оба сидели сзади, снова почти не разговаривали. Единственное, что сказал пассажир, видно утешая женщину: «Все, что ни делается, к лучшему!»
Таксист привез их на Городецкую улицу, туда, где она проходит над железнодорожными колеями. Заплатили ему еще десять рублей — неплохо за пятьдесят километров и полтора часа ожидания.
Конечно, шофер выложил все, что знал, — не утаил даже своего заработка, хотя о таких вещах таксисты рассказывают крайне неохотно.
— Были ли у пассажиров с собой вещи? — спросил Козюренко у шофера.
У женщины — сумочка, она еще долго искала в ней деньги. У молодого человека — большой новый импортный портфель. Таксист еще позавидовал: в этот портфель может уместиться очень много. Молодой человек ни на секунду не оставлял портфель в машине. Даже когда выскочил на несколько минут на автобусной станции, взял его с собой.