Портрет кавалера в голубом камзоле
Шрифт:
Глория перестала винить себя в смерти Полины Жемчужной. У каждого – своя судьба, и она за других не в ответе. Но освободиться от ответственности за тех, кого еще можно было спасти, она не могла. Да и деньги, уплаченные Жемчужной за предсказание, Глория посчитала авансом за разоблачение убийцы. Теперь это стало для нее не просто делом чести, но экзаменом на зрелость, на право занимать дом Агафона и называться его преемницей.
Она как бы проверяла, испытывала себя, желая убедиться, что действительно обладает неким даром, полученным в момент смерти карлика.
Отчеты Лаврова были скупы, лишены эмоциональной окраски и тех неотъемлемых мелочей, которые порой красноречивее слов. Они давали общую картину, не позволяя проникнуть в область чувств и мыслей участников драмы. В конце каждого отчета Роман делал приписку с собственными выводами.
Эти выводы редко совпадали с выводами Глории.
«Забудь о заключениях ума, – вещал карлик, незримо наблюдая за ней и каким-то образом внедряясь в ее сознание. – Положись на чутье. Оно не подведет!»
Глория не обольщалась по поводу своего чутья. Эта способность, как и любая другая, требовала тренировки. Ум с его коварными подсказками весьма успешно вставлял палки в колеса ее интуиции. Как отрешиться от привычного и отдаться на волю неизведанного?
Читая отчеты начальника охраны, она попадала под влияние его логики, становилась пленницей чужих рассуждений. Отделить зерна от плевел оказалось нелегкой задачей.
Лавров постоянно подшучивал над ней и не упускал случая указать на огрехи. Являлись ли их разногласия «ошибками» Глории или, наоборот, правильной точкой зрения, судить было рано.
– Ты встречался с Шанкиной, врачихой, которая вымогала у Полины деньги? – спросила она Лаврова, когда тот привез ей очередной отчет.
Вопрос вызвал у него неудовольствие. Он опросил почти всех сотрудников театра, которые ничего не добавили к уже известным сведениям. А до Шанкиной руки не дошли.
– Во-первых, у меня есть основная работа, если ты помнишь. Я не могу целый день мотаться по городу по твоим нуждам. Во-вторых… я не уверен, что речь шла о ребенке, – заявил он, повторяя собственные же выводы. – Жемчужную шантажировала Наримова! Это установленный факт. Она сама призналась.
– По-твоему, Полина меня обманула?
– Ввела в заблуждение…
– Зачем?
– Не хотела признавать, что у самой рыльце в пушку. Она крутила роман сразу с двумя мужчинами. Кстати, если Зубов узнал об измене, он мог прикончить любовницу. Из ревности!
– Ты видел Зубова?
– Со стороны, на любительском видео. Канавкин показывал мне фильм, снятый во время открытия театрального сезона.
– Зубов производит впечатление человека, обуреваемого страстями?
– Вроде бы нет… но внешность бывает обманчива.
– Убийство – неадекватная мера наказания, к тому же и опасная. Ты бы стал убивать любовницу, которая тебе изменила?
– Я? Пф-ффф… Зачем мне проблемы с уголовным кодексом? Нашел бы другую…
Лавров осекся под насмешливым взглядом Глории. Кажется, он опять попал впросак. Ляпнул не то.
Он сделал вид, что задумался, припоминая внешний облик хозяина театра. Не похож тот на неврастеника или психопата. Мужик в жизни состоялся, умеет зарабатывать, знает себе цену. Солидный респектабельный господин… правда, малость повернутый на искусстве. Корчит из себя мецената. Но это не такой уж опасный порок…
– На Отелло Зубов не тянет, – признал начальник охраны. – Ему африканского темперамента не хватает, горячей крови. Вспыльчивости, бешенства…
– Вернемся к шантажу, – вздохнула Глория. – Я полагаю, Наримова, как она и утверждает, потребовала денег всего один раз. На фоне прочих неприятностей Полина выпустила это из виду. Зато врачиха собиралась подоить ее как следует.
Лавров раздраженно дернул плечом:
– Ладно. Завтра же съезжу в клинику, где она числится, и все выясню. Только зачем врачихе убивать источник дармового дохода?
– Из страха, что Жемчужная не выдержит и пожалуется Зубову. Тогда шантажистке не поздоровится.
– Значит, раньше не боялась, а тут вдруг испугалась?
– Скажи еще, «ее не было на той репетиции»!
– Но ведь не было?
Лавров, вопреки сомнениям, подумал, что врачиха могла подкупить кого-нибудь из сотрудников театра. Не исключено, что среди них есть ее сообщник. Они вместе разработали план добычи денег, а потом делились прибылью. В силу профессии Шанкина разбирается в лекарственных средствах и выбрала для убийства раствор наперстянки. Достать препарат для нее тоже не проблема…
Его мысли потекли в предсказуемом русле. Накануне поездки в Черный Лог он встретился с экспертом, и тот за вознаграждение посвятил Лаврова в подробности «суицида».
Глория пыталась отличить собственные фантазии от истинных догадок…
Просеивать множество вариантов, точно определяя единственно верный, – большое искусство.
– Узнав о расследовании, врачиха может убрать сообщника! – заявил Лавров.
Глория, очнувшись, подняла на него удивленные глаза. О чем он?
– Помнишь, ты говорила о «служанках Клеопатры»? Кому было проще всего добавить яду в чашку ведущей актрисы? Тому, кто готовил этот самый чай. В нашем случае чай заваривала… Лихвицкая. И теперь она пропала… не отвечает на звонки, не выходит из квартиры.
– Ты ездил к ней?
– Я ей звонил. Режиссер дал мне телефон и адрес. Потом, после беседы с Хармианой… тьфу… с Бузеевой, решил, что ехать бесполезно. Я писал в отчете…
– Да-да…
– Лихвицкая, вероятно, укатила за город, – продолжал оправдываться начальник охраны. – Отдыхает, нарочно отключила телефон, чтобы ей не трезвонили. Она очень горевала из-за смерти Жемчужной и…
Он запнулся, понимая, что несет чепуху.
У Глории испортилось настроение. Образ мертвой молодой женщины упорно стоял перед глазами.