Портрет кавалера в голубом камзоле
Шрифт:
– Для господина Зубова их будет достаточно. Он жаждет мести. Человек потерял любимую женщину, и ему не терпится наказать виновного. Он сам будет судить вас! И поверьте, испорченная репутация покажется вам мелочью по сравнению с тем, что он с вами сделает. Ему, в отличие от органов правопорядка, не нужны улики и убедительное подтверждение вашей вины. Он отыграется на вас, выместит свой гнев на злодейку-судьбу. Думаете, я просто так к вам пришел? От скуки? Поболтать? Я пришел дать вам шанс, Зоя Михайловна.
– Какой шанс? – подавленно обронила она.
Лавров сам не знал, чего он ждет от докторши. Раз
– Ваше спасение зависит только от вас… – с притворным сочувствием вымолвил он. – Я оставляю шантаж на вашей совести. Но убийство…
– Я Полину не убивала!
– Вот как?
– Я слышала… она покончила с собой…
– Есть такая формулировка: доведение человека до самоубийства.
– Я ее не доводила…
– Это решать господину Зубову. Если я расскажу ему о ваших… шалостях, вам не поздоровится.
– Хотите крови? – криво улыбнулась Зоя Михайловна. – Вам-то какая выгода от моего несчастья?
– Прямая. Мне деньги платят не за пустые разговоры.
– Чего же вы добиваетесь? Чтобы я во всем призналась? Не дождетесь!
– Вы требовали у Полины денег, а та брала их у Зубова. Фактически вы залезли к нему в карман! Самым подлым, наглым образом. Полина рассказывала вам о своих отношениях с этим человеком, и вы воспользовались ее откровенностью.
– Читайте мораль своей жене!
Лавров удивлялся ее упрямой злости. Сначала она испугалась, но сумела обуздать страх и не собиралась сдаваться.
– Черт с вами. Я протягиваю вам спасательный круг, а вы хотите утонуть.
Это слово навело его на мысль о «служанке Клеопатры», актрисе Лихвицкой. Неужели Глория была права и той уже нет в живых?
– Идите ко дну, если вам по душе смерть, – раздраженно заключил он. – Я умываю руки. Прощайте…
Лицо Шанкиной исказила нервная гримаса, она сорвала с головы шапочку и скомкала ее. Лавров встал, направляясь к двери.
– По… погодите…
Он обернулся, как будто нехотя.
– Что вам нужно? Денег? Я их уже потратила…
Лавров сел обратно на стул и заложил ногу на ногу.
Через окно лилось зимнее солнце, и в его свете рыжие локоны докторши казались огненным нимбом.
– Вы купили себе повышение? – осклабился он.
– Не ваше дело…
– Вы знакомы с кем-нибудь из сотрудников театра, где играла Жемчужная?
– Нет. Полина… предлагала мне билеты, раньше… но я ни разу не ходила на ее выступления. Я ненавижу театр! Раскрашенные маски вместо лиц, дурацкие ужимки, вопли и кривлянья – не для меня.
– За что вы так невзлюбили свою подругу?
– У меня нет подруг, – повторила она. – Женщины могут быть только соперницами.
– Что же вы не поделили с Полиной?
– А вы догадайтесь…
– Мужчину? – Лавров чуть не присвистнул в изумлении. – Неужто Зубова?
– Мыслите прямолинейно и тупо, как и положено сыщику.
– Не злите меня.
– Пошли вы… – Шанкина грубо, без стеснения, выругалась. – На Зубове свет клином не сошелся. Он давно мне безразличен! Но Кучкову я не простила… не смогла. Почему он предпочел ее?
– Она отбила у вас поклонника?
Докторша впилась пальцами в свою шапочку, – не будь та из крепкого материала, порвалась бы.
– Отбила… Она мне жизнь разбила!
– Можно подробнее?
Зоя Михайловна метнула на Лаврова испепеляющий взгляд.
– Что, любопытно?
– Допустим…
– Сегодня вы заказываете музыку, – вздохнула она. – Ладно, слушайте. В общем, банальная история. Лет восемь назад мы с Зубовым познакомились на вечеринке… в ресторане. Мой коллега праздновал юбилей, а Валера сидел за соседним столиком с другой компанией. Я скучала, он пригласил меня на танец… Между нами сразу возникла симпатия, будто искра пробежала. Домой мы пошли вместе. На тот момент Зубов отвечал всем моим требованиям. Щедрый, элегантный, преуспевающий. Мы стали встречаться. Казалось, я вытянула счастливый билет. Не тут-то было! Постепенно я узнавала Валеру ближе и заметила его одержимое увлечение искусством. Он таскал меня в оперу, на выставки, в картинные галереи… Мне было неинтересно, но я делала вид, что разделяю его взгляды. В искусстве есть нечто разрушительное. Вы не находите?
– Я? Не знаю… – удивился Лавров. – Мне кажется, наоборот.
– Вот именно. Кажется! Когда бродишь по залам со всеми этими Мадоннами, Венерами и Аполлонами, ощущаешь себя ничтожеством! Бездарью, неспособной создать ничего подобного… уродиной, недостойной позировать Рафаэлю или Тициану. Я начала понимать, почему некоторые люди не выдерживают и обливают картины кислотой, набрасываются на статуи с молотками. У них начинается психоз от чужих шедевров. Красота вовсе не безобидна! После посещения очередного музея или вернисажа я погружалась в депрессию. Мне пришлось принимать транквилизаторы. Валера ничего не замечал, а я скрывала от него свое состояние. Я была уверена, что справлюсь, смогу преодолеть разделяющую нас стену непонимания. Но стена становилась все тверже и выше…
Шанкина закашлялась, налила себе воды и залпом выпила. На ее подбородок попало несколько капель, и она смахнула их тыльной стороной ладони.
– Как вы представляли себе брак с таким человеком?
– Я влюбилась в Зубова. Он воплощал в себе все качества, которыми я наделила своего будущего мужа. Кроме этой непомерной, болезненной тяги к искусству! Как врач, я верила, что сумею излечить его…
Перед Лавровым сидела амбициозная, самоуверенная дама, которая не умела проигрывать. Она просто не могла добровольно признать чье-либо преимущество. Даже Венера оскорбляла ее своей красотой и тем восхищением, которое дарили ей окружающие.
– Валеру заклинило, – продолжала докторша. – Он водил меня в Останкинский дворец, все уши прожужжал графами Шереметевыми, их крепостными художниками и актерами. Возомнил себя меценатом. Слово «театр» не сходило с его уст. Он бредил театром, – но не обыкновенным, куда можно пойти и посмотреть спектакль, а своим личным. Где он был бы царь и бог! Я не поддержала эту его идею… и в наших чувствах стало проскальзывать охлаждение. С его стороны.
«Вот почему она ненавидит театр, – подумал Лавров. – По сути, между ней и Зубовым встала не другая женщина, а театр… и актриса Жемчужная как продолжение театра».