Портрет министра в контексте смутного времени: Сергей Степашин
Шрифт:
Восстанавливая происшедшее Степашин узнал следующее. Профессионалы ФСО решили серьезно припугнуть медиа-магната Владимира Гусинского. Установив за ним наружное наблюдение они умышленно стали демонстрировать свои намерения. Сопроводив его до мэрии, где находился офис последнего, бойцы кремлевского спецназа разоружили, помяв бока, его охрану. Картинно разложив водителей и охранников на снегу, они демонстрировали агрессию и решительность. Люди в камуфляже и черных масках настолько напугали Гусинского, наблюдавшего все это из окна, что тот обратился к своему старому знакомому Савостьянову и, передав суть происходящего, попросил помощи. Тот, не мудрствуя лукаво, направил туда своих «тяжелых» (группу физической защиты, которая использовалась в борьбе с бандитами). Еще были памятны события октября 1993 года у той же мэрии. Не дай бог, что произошло что-то из той же серии… Кратко дав отеческий наказ руководителю «тяжелых», он их благословил на подвиг.
Те в свою очередь, прибыв на место, особо церемониться с вооруженными людьми не стали. По принципу Александра Лебедя — «положить, разобраться кто такой и, если жив, отправить назад» — они в считанные секунды разметали по тому же снегу бойцов непонятного спецназа. При этом была сломана рука, ключица и челюсть. Досталось и руководителю операции — контр-адмиралу в маске и кашемировом пальто. Последствия могли быть более существенными, если бы один из «тяжелых» не узнал своего приятеля, работавшего в ФСО.
Такого позора ни Барсуков, ни Коржаков от ФСБ стерпеть не могли. Намарав срочно указ, они его стремительно подписали у Ельцина, сопроводив своими комментариями. Тот не стал вникать в суть проблемы. Его не интересовало и то, что его личная охрана, можно сказать, гвардия короля была посрамлена областными чекистами. На его месте другой президент тат же сменил бы поверженных лицом в снег на победителей. Не стал он вникать и в суть самой операции…
Для Степашина это был удар. И по престижу конторы, и по его личному.
Это наложилось на опубликованную в «Известиях» статью о завербованных чекистами танкистах. Скандал потряс своей заданностью и нелогичностью Люди, защищавшие конституционные основы, оказались в положении наемников, словно они воевали за деньги в интересах третьей страны. Демократическая пресса на все лады перемывала кости погибшим офицерам.
На удивление быстро сменило свою позицию в отношении них и руководство МО. Грачев сделал большие глаза и развел руками: «Первый раз слышу!» Командир дивизии опустил глаза и написал рапорт об отставке. Это было не по офицерски.
Степашин чувствовал себя преотвратно. Было не до работы. Указом президента столичное управление ФСБ было передано в оперативное подчинение ФСО, то есть Барсукову. Недоверие?
Такого не было за всю историю органов госбезопасности, чтобы управление ведомства переподчинялось, хотя бы в оперативном плане, ведомству иному.
Интриги… Интриги… Кремлевские кардиналы схватили бога за бороду.
6 декабря состоялось заседание Совбеза, на котором окончательно было принято решение стремительными действиями российских войск начать и закончить войну (двумя батальонами!).
Запад, молчавший до поры до времени, глухо начал роптать. Докладывавший о реакции политиков Запада министр иностранных дел Андрей Козырев четко сформулировал идею: успеем провести операцию до окончания Рождества — наши партнеры не заметят, даже если Чечня опустится ниже уровня моря. Если мы операцию затянем, то под давлением оппозиции политики вынуждены будут высказать свою точку зрения не в пользу России. А это чревато и осложнением наших отношений, и возможными санкциями.
По решению президента на место должны были вылететь министры обороны и внутренних дел, директор ФСК. Политическое руководство было возложено на вице-премьера Николая Егорова.
Накануне отлета в Моздок Степашин провел совещание руководящего состава ФСК. Слушал вполуха, мыслями находясь уже там. Коротко изложив задачи, выслушав доклады руководителей, он совещание закончил.
Через час он связался с начальником ЦОС ФСК и продиктовал текст информации для СМИ. Ключевая фраза сообщения: «Дудаеву объявлен ультиматум о сложении полномочий и разоружении своих бандформирований».
Информация ушла на ленты агентств с пометкой «срочно». И тут же в кабинете начальника ЦОС зазвенел «инфарктник» — телефон прямой связи.
— Информация ушла?
— Да.
— Срочно ко мне.
В кабинете Степашина находился Николай Егоров. Он был бледен и казался нездоровым. Степашин, напротив, был решителен и возбужден.
Прочитав текст, они оставили все, вычеркнув «объявлен ультиматум».
— Дай поправку, — вернув текст, приказал он.
— Но текст уже на лентах.
— Это твои проблемы. Дай поправку.
Прощаясь, он неожиданно бросил:
— Передачи носить будешь?
7 декабря Степашин был на Кавказе.
Грозный, январь
Мы несем едино бремя,
Только жребий наш иной:
Вы оставлены на племя,
Я назначен на убой.
Денис Давыдов
Если бы на командный пункт вошел Джохар Дудаев, Лев Яковлевич Рохлин удивился бы меньше. Он смотрел скозь раздавленные стекла очков, по-стариковски привязанных веревочкой к затылку, на Степашина, как на пришельца с другой планеты.
Эта планета, куда ввалился директор ФСК, член Совета безопасности, дрожала от грохота снарядов, плавилась от огня пожарищ, оглушала стоном раненых. Степашин был бодр, выбрит и ослепителен в своей необмявшейся еще куртке на меху и нелепой генеральской фуражке с двухголовым «цыпленком табака» на высокой тулье.
Рохлин ему был готов простить все. С прибытием на КП Степашина к нему вернулась надежда. Надежда, что их не бросили, не забыли…
Вернулась уверенность, что все, что сейчас происходит, — это звенья одного гениального плана, рожденного в недрах мудрейшего Генерального штаба. Несколько фронтов рвались к центру города — туда, где высился как укор президентский дворец, потрепанный, но непобежденный, в подвалах которого находятся те, кто принес неисчислимые страдания чеченскому народу… Так казалось.