Портрет министра в контексте смутного времени: Сергей Степашин
Шрифт:
Все от начала до конца в пропаганде Удугова было густо напичкано ложью, отделить правду от нее было просто невозможно. Он угрожал, он пугал, он нагнетал… Угрозы были нелепее одна другой. Если удавалось, то происшедшие катастрофы выдавались им как акции мщения. Он готов был взять на себя ответственность даже за извержение Везувия… Чем серьезнее становилась ситуация, тем активнее действовала пропаганда бандитов. И она достигала своего результата. Многое из оглашенного чеченским Геббельсом выплескивалось на страницы российских газет. Это раздражало. Раздражало военных, раздражало силовых министров, раздражало президента… «Да что вы, в конце концов, не можете унять нашу прессу…» — нет-нет да звучало и в адрес самого Степашина, и в адрес всего ФСБ. Но ситуация, которая генетически была памятна по прошлым годам — КГБ мог все — кардинально изменилась. Влияние на процесс носило исключительно межличностный характер. Единственным аргументом в споре со СМИ могли быть только неопровержимые факты. Впрочем, тогда лишь некоторые газеты и телеканалы старались им следовать. Большинство предпочитало пользоваться информацией с той стороны. Причин такого положения было несколько. Но главной была одна — непонимание силовыми структурами значения прессы, предвзятое отношение априори ко всем журналистам и не желание этого скрывать. «Я с вами не желаю разговаривать», — нередко бросал генерал Квашнин досужим корреспондентам. Они ему платили тем же. Вопрос взаимоотношений власти и прессы становился темой дня.
По этому вопросу Степашин пригласил к себе одного крупного медиа-магната, с которым хотелось определить правила игры. И у одного и у другого на руках были свои козыри. Важно было дистанцироваться от ведомственных подходов, чтобы выйти на оптимальную схему взаимопонимания. Собственно об этом и шел разговор за закрытыми дверями. И один и другой понимали, что информационно ситуацию необходимо менять. Важно было определить как. Отсутствие единого информационного центра, где сосредоточивалась бы вся информация, имело серьезные последствия. Фактически создавалось впечатление сплошной лжи.
Информация, распространенная одним ведомством, не подтверждалась другим, зачастую опровергалась третьим. Обзванивая своих контрагентов, журналисты пытались «расцветить» краткую информацию агентств собственными подробностями. Но что могли сказать в МВД об операции, проведенной ФСБ? Могли ли знать в ЦОС ФСБ о потерях МВД или о заявлении министра обороны? Это буквально бесило журналистов, которые искренне полагали, что в «горячих цехах» тайн друг от друга нет. А они были…
И ФСБ, и МВД, и Министерство обороны на информационном поле играли свою игру, нередко по своим правилам. Правилам, рожденным общей обстановкой нервозности вокруг главных фигур. Манипуляторы в Кремле, в непосредственной близости от всенародно избранного, дергали за ниточки, создавая атмосферу неуверенности глав ведомств в завтрашнем дне. «Борис Николаевич, что-то уж больно Степашин разговорился… Борис Николаевич, смотрите, что пишут о Ерине… А Грачев…» Закулисные интриги вокруг силовиков носили перманентный характер. Откровенные «наезды» зачастую разрабатывались в Кремле. «На то и Коржаков за стенкой, чтобы министр не дремал…» У последнего была совершенно отвязанная, как сейчас говорят, команда… Им было все «божья роса».
А потому пресс-службы МВД, ФСБ и кое-кто в Министерстве обороны (пресс-секретарь Грачева Агапова больше вредила, чем…) стремились максимально укрепить авторитет своего шефа, не дать мракобесам в Кремле понизить его рейтинг в глазах президента. Результат известен — нескоординированность действий приводила к еще более тяжелым последствиям.
Фактически шла борьба не против пропаганды Удугова, а против пропаганды своих коллег, что еще более страшно. Великие говорили: «У победы много отцов, поражение всегда сирота». Так было и тогда. Как только ситуация на бранном поле менялась, менялась она и на не менее «бранном» поле информационном. И обмениваясь мнениями с магнатом, Степашин принимал его аргументы, которые были и его собственными, выстраданными… Только взаимопонимание, доверие и поддержка журналистов может изменить ситуацию.
Но как мог Степашин повлиять на ситуацию в целом? Да, собственная пресс-служба будет делать все, что он скажет. Будет предоставлять любую находящуюся в ее распоряжении информацию. Да, сможет даже оказать некоторую помощь журналистам в зоне конфликта. Но что дальше? Если другие ведомства играют по другой программе?
Невероятно нужный и обстоятельный разговор остался незаконченным.
На проводе аппарата ВЧ был Игорь Межаков. «Группа боевиков прорвалась на территорию Ставропольского края и осуществила нападение на отделение милиции г. Буденновска. Информация проверяется».
Министр внутренних дел Виктор Ерин был не в курсе. Взяв паузу для уточнения сведений, он перезвонил через пятнадцать минут. «Да, такая информация есть. Но полную информацию мы сейчас уточняем. Я сам вылетаю туда». Действовать по линии ФСБ Степашин поручил Межакову.
На часах было десять тридцать. Президент выслушал доклад Степашина молча. «Действуйте как можно жестче…»
Через час на столе Степашина лежало подробное досье Басаева.
Басаев Шамиль Салманович. Родился 14.01.65 г., выходец из тейпа Ялхорой (к этому тейпу относится и З. Яндарбиев, а к одному из ответвлений — Ортсхой — принадлежал и покойный президент Дж. Дудаев), села Дышне-Ведено Веденского района ЧИАССР, чеченец, проживал по месту рождения, образование среднее, женат, имеет дочь.
Жена — уроженка Абхазии (установочных данных нет). Отцом жены является прапорщик авиационной части в г. Гудаута (Абхазия) Джения Юрий Кукунович. Басаев женился на его дочери Анжеле в 1993 году и увез ее в Чечню.
(По другим источникам, после войны в Абхазии он женился на 17-летней Индире Джения из селения Мгундзрыхва Гудаутского района Абхазии). Она родила ему сына.
В период его пребывания в Абхазии ему как командиру чеченского отряда были выданы чистые бланки абхазских паспортов.
Родители жили в с. Ведено. У Басаева три брата. Один погиб при обстреле Ведено в начале 1995 года, старший брат — Ширвани Басаев — боевик, был комендантом с. Бамут.
Приметы: на вид более 30 лет, рост 170–172 см, среднего телосложения, волосы русые, с залысинами, борода черного цвета.
Восемь раз ранен, семь раз контужен. Страдает сахарным диабетом. По характеру уравновешенный, спокойный, осторожный. Проводимые им боевые операции отличались дерзостью. Не курит, не употребляет алкоголь. Непревзойденный в Чечне военный стратег и тактик. Любит хвалиться своими знаниями техники и вооружения. Чрезвычайно хитер. В последнее время избегал прямых боевых контактов с противником. Пытается прославиться хорошими знаниями религиозной догматики. Стремится показать себя провидцем. Любит бравировать перед женщинами. В отношении к России непримирим. В последнее время все его высказывания и речи направлены на саморекламу в плане приписания всех заслуг себе лично. Обладает личным мужеством. Честен. Чуток к общественному мнению на том или ином этапе.
Радиопозывные — Акация, Спартак, Пантера-05.
До 1970 года проживал в с. Дышне-Ведено, затем в ст. Ермоловская ЧР. С 1983 года работал разнорабочим.
Три раза поступал на юридический факультет МГУ, но не проходил по итогам конкурсных экзаменов.
С 1986 года жил в Москве, где в 1987 году поступил в Московский институт инженеров землеустройства. Его занятия по компьютерной технике вел преподаватель Константин Боровой. Занимался спортом, имел 1-й разряд по футболу. В 1988 году отчислен из института за академическую неуспеваемость. Занимался коммерцией. Задолжав крупную сумму денег бизнесменам, в том числе чеченцам, вернулся в Чечню.
С 1989 по 1991 год учился в Стамбуле в Исламском институте.
19–21 августа 1991 года участвовал в защите Белого дома. В интервью газете «Московская правда» 27 января 1996 года он говорил: «Я знал, что если победит ГКЧП, на независимости Чечни можно будет ставить крест…»
Летом 1991 года добровольно вошел в состав незаконного вооруженного формирования, созданного ОКЧН. Самостоятельно изучал теорию военного дела «по российским учебникам». В интервью «Независимой газете» 12 марта 1996 года он рассказывал об этом так: «Заниматься стал, потому что имел цель. Нас было человек тридцать ребят, мы понимали, что просто так Россия Чечню не отпустит, что свобода — вещь дорогая и за нее надо платить кровью. Поэтому усиленно готовились». В том же интервью он опроверг информацию, что проходил подготовку в Абхазии на базе российского 345-го воздушно-десантного полка: «Там ни один чеченец не учился, потому что их не брали».