Портрет уважаемого человека
Шрифт:
— Нет, не пойду!
Я улыбнулся и с гордостью посмотрел на нее. В этот миг он влепил мне пощечину.
Могу смело сказать, что, сколько ни было стычек в моей жизни, я ни перед кем не оставался в долгу, и в первое мгновение мной овладело бешенство. Но Бетти по-прежнему изо всех сил удерживала меня, и я вспомнил свое обещание. Чтобы показать ей, как она мне дорога, я продолжал спокойно стоять и только спросил, насмешливо улыбаясь:
— И что же? Это все?
Он ударил еще раз, но теперь я держал себя в руках. Заметив, что я не защищаюсь, он проскрежетал:
— Трусливый пес! — и ударил меня кулаком в лицо.
Мне стоило невероятного напряжения удержать себя, не схватить негодяя и не швырнуть через ограду в сад, но я и тут не шелохнулся. Он ударил меня еще раза два, потом вдруг набросился на Бетти.
— Проклятая потаскуха! — заорал он и ударил ее.
Не успел он замахнуться второй раз, как я уже насел на него. Я обхватил его левой рукой, правой прижал к железной ограде и начал колотить по лицу. Мной овладел неистовый гнев. Думаю, что я прикончил бы его, если бы не почувствовал вдруг легкого прикосновения руки Бетти к своей руке.
Парень был весь в крови и жалобно стонал. Я не отпускал его и, встряхнув, прохрипел:
— Ты бил меня — ладно! Но Бетти… ты, ты… Сейчас же проси прощения, а не то…
Он взглянул на меня глазами побитой собаки. Когда я снова занес кулак, он тихо и медленно проговорил:
— Прошу прощения.
— Убирайся! — приказал я.
Не сказав ни слова и не оглянувшись, он побрел прочь.
Когда мы остались одни, я спросил Бетти:
— Тебе больно?
Она улыбнулась сквозь слезы.
— Нет, — сказала она и поцеловала меня. — Но тебе, бедный мой!
— Какая чепуха! — отмахнулся я.
— Спокойной ночи! — вдруг прошептала Бетти и поцеловала меня еще раз. — Спокойной ночи! Ты завтра придешь?
— Непременно!
Стоя уже в дверях дома, она кивнула мне. Я подождал, пока она не повернула ключ изнутри.
Теперь я завоевал Бетти. Я знал эго и был счастлив и весел.
Глава одиннадцатая
Да, так оно и случилось. Следующим летом мы поженились — надо было спешить. Бетти однажды призналась мне, что ожидает ребенка, и я со свойственной мне предусмотрительностью начал подготовку к этому событию. Мой отпрыск должен был увидеть свет в приличном доме.
Начальник отдела корреспонденции невзлюбил меня. Я заметил это в первый же день. Видя мой интерес к делу, он старался утаивать от меня все, что мог. Когда я о чем-либо спрашивал, он отвечал грубо или вообще не удостаивал меня ни единым словом. Через две-три недели я сделал попытку несколько изменить косные способы делопроизводства. Тут он яростно налетел на меня.
— Это вас совершенно не касается, — шипел он, злобно уставясь на меня поверх очков. — Делайте, что приказано, а в остальное нечего совать нос!
Вероятно, он чуял во мне опасного конкурента, и не без основания. С этого дня между нами началась затаенная вражда, кое-как прикрытая холодной вежливостью. Но теперь я во всем действовал, не считаясь с ним, и свои скромные реформаторские планы представил господину Блейбтрею, который их рассмотрел и одобрил. Мало-помалу мне также удалось познакомиться с самыми крупными заказчиками. Я был с ними неизменно вежлив и всегда исполнял свои обещания, поэтому вскоре получилось так, что при своих посещениях и телефонных переговорах они чаще спрашивали меня, чем господина Целлера. Помню, как-то один из клиентов остался недоволен поставленным товаром и пригрозил, что совсем перестанет брать у нас товары. Господин Блейбтрей ужасно разволновался, и, чтобы его успокоить, я предложил свои услуги — я поеду к этому заказчику и поговорю с ним.
— Уверен, что сумею его умиротворить, — сказал я.
Блейбтрей согласился, а так как я всегда был искусен в переговорах, мне удалось не только добиться примирения с клиентом, но еще привезти от него значительный заказ. Само собой разумеется, господин Блейбтрей был чрезвычайно доволен и с тех пор выделял меня среди других служащих. Часто он вызывал меня к себе, показывал мне полученные письма и говорил:
— Ознакомьтесь-ка с этой бумажкой. Мне кажется, вам следовало бы съездить по этому делу.
Вскоре я настолько укрепил свое положение, что начал самостоятельно решать, не советуясь с господином Целлером, какое направление дать тому или иному делу.
— Этому заказчику незачем писать, — говорил я, например, — я на днях побываю у него.
Целлер, дряхлеющий и усталый, с упорством старости боролся за свое место. Но однажды я нанес ему смертельный удар. Блейбтрей позвал меня, чтобы указать на какой-то недостаток в работе. Я спокойно выслушал его, потом возразил:
— Я же не могу везде поспеть. А если я не присмотрю за всем сам, счетоводы непременно наделают глупостей.
— А Целлер? — спросил Блейбтрей.
Я пожал плечами. Настала решающая минута, но я должен был действовать осторожно.
— Он старается, — ответил я и слегка усмехнулся, давая понять, что одного этого, в сущности, очень мало; и я сейчас же добавил: — Но он стар и ко всему относится вяло. Мне с ним нелегко.
Разговор окончился тем, что Блейбтрей спросил меня, не соглашусь ли я занять должность Целлера.
Для начала я немного поломался.
— Не знаю… я не хотел бы выживать старика, — сказал я.
Это, конечно, заставило шефа еще сильнее ощетиниться.
— Черт возьми! — закричал он. — Богадельня у меня, что ли?
Ну что ж, я наконец уступил, особенно после того, как хозяин назвал мне мой будущий оклад. Как только я ушел, он потребовал к себе господина Целлера. Когда старик вернулся, на него жалко было смотреть. Он был белее своей рубашки и неверными шагами бродил по конторе, как старый слепнущий пес. Два месяца спустя он в последний раз пришел на службу и, дрожа, попрощался со всеми. Только меня обошел он, по я заметил, что в глазах у него стоят слезы.