Поручик Ржевский или Дуэль с Наполеоном
Шрифт:
— Ничего, я их объезжу, будут у меня как шелковые. В военном деле дисциплина — первейшая вещь. Я им это сразу впендю… объясню.
— Но чтоб деликатно.
— А как же-с! С любовью и тактом.
Давыдов погрозил пальцем.
— Смотри, Ржевский, не вздумай кого — либо из них обрюхатить. Сей факт буду расценивать как предательство интересов Отечества.
У поручика вытянулось лицо.
— А разве не в интересах Отечества, чтобы новые гусары нарождались?
— В мирное время —
— Эх, Денис, под самый корешок рубишь! — сплюнул поручик. — А впрочем, мы же Наполеона еще до осени разобьем. За такой срок ни одно пузо не набухнет.
— Ты это брось, братец, — рассердился Давыдов. — Крестьянок тебе мало? В какой бы деревне не стояли, везде тебе любовницы нашлась.
— Ну, положим, не только мне. Забыл, как я тебе недавно молодку конопатую сосватал?
Давыдов заулыбался.
— Как же, помню. Я потом даже стих сочинил: «О ты, девица, что, воркуя, меня целуешь под усы, лишь об одном тебя молю я…»
— Скорей бежим со мной в кусты! — хмыкнул Ржевский.
— «…не забывай меня, пиши», — закончил Давыдов, укоризненно качая головой. — Экий ты, братец, рифмоплет. Такой славный стишок испортил!
— При чем тут я, коли рифма напросилась! Да и зазноба твоя неграмотная. Чего она тебе такого напишет?
— Хм, хм… ты прав, надо переделать. — Наморщив лоб, Давыдов забубнил себе под нос: — Не забывай меня, пиши… пиши — туши — души — стреляй… тьфу, бредятина… Пиши — суши — маши — руби — коли… опять чепуха… Пиши — круши — груши — яблоки… нет, не то… яблоки — груши — глуши… Вот оно! Не забывай меня в глуши!
— А забудет, не беда — другую найдем. Мало ли на свете баб-с?
— Ладно, Ржевский, любовь любовью, но чтоб никаких животов. Хоть на дерево лезь! Понятно?
— Эх, не выросла еще та высокая сосна…
— Хватит смеяться, пойдем лучше я тебя с барышнями познакомлю.
Они вышли из палатки.
На лесной опушке весело щебетала стайка девушек, окруженных гусарами. Кто — то предлагал им покурить трубку, кто — то звал по грибы, по ягоды.
— Посерьезней, посерьезней, господа, вы не в балагане! — заявил Ржевский, быстро разогнав всех соперников чистить лошадей и точить сабли.
Агнеса Харитоновна оказалась курчавой шатенкой с породистым лицом.
Едва Ржевский был представлен молодой дворянке, на ее щеках расцвели пурпурные розы. Когда Давыдов удалился, и Ржевский принялся рассуждать о превосходстве кавалерии над пехотой и жеребцов над кобылами, — краска на лице его новой знакомой сделалась постоянной.
— Что вы смотрите на меня, как на племенную лошадь? — с вызовом сказала девушка, перехватив его чересчур откровенный взгляд.
— Помилуйте, сударыня, я всего лишь прикидываю, хорошо ли вам будет держаться в седле.
— А что?
— Извольте-с, объясню. — Взяв ее под руку, Ржевский пошел с ней вдоль строя дворовых девушек. — У простых девиц кость широкая и мясца в нужных местах вдоволь. Убедитесь сами. — Он завел ее к ним в тыл. — Разве не так?
— Так, — растерянно произнесла Агнеса.
— А у благовоспитанных дам седалище обычно узковато для гусарских дел!
Она с возмущением выдернула руку.
— Каких еще гусарских дел? Что за странные намеки вы себе позволяете, господин поручик?
— Под гусарскими делами я подразумеваю всего лишь скачку на лошади и прочие кавалерийские приемы.
— И к какому выводу вы пришли?
— Задок-с у вас, что надо, сударыня! — сказал поручик, раскрыв в широкой улыбке рот.
И тут же получил пощечину. Девушки захихикали.
— Я же имел в виду: с точки зрения военной науки, — рассердился Ржевский. — За что вы дали мне оплеушину?
— Нельзя было не дать, — отвечала молодая дворянка. — Мое воспитание не позволяет оставлять безнаказанными подобные пассажи от мужчин.
— Я прежде всего ваш командир, сударыня. А какой я мужчина, надеюсь, вы еще узнаете.
Она опять ударила его по щеке.
— Три тысячи чертей! — воскликнул Ржевский. — Как ножом по сердцу!
— Простите, господин поручик, я не могла сдержаться. Меня так воспитали.
— Что ж вы всё по одной щеке — то лупите? Били б попеременно.
— Расскажите еще чего — нибудь про гусарские дела. Как я понимаю, у меня в запасе две пощечины.
— Нет уж, лучше в другой раз.
Вечером Давыдов спросил у Ржевского наедине:
— Ну как, братец, тебе Агнеса Харитоновна?
— Целка!
— Уже проверил?!
— Ежели б я проверил, она бы таковой уже не была.
— Тогда откуда знаешь?
— У меня на целок нюх. Поверишь ли, влюблен без памяти!
— Ты что, шельмец, задумал?
— Как что? Будем ломать!
— Поручик Ржевский! — рявкнул Давыдов.
— А?
— Отставить кобеляж! Мы же договорились.
— Но уж больно хороша. Аж штаны трещат!
— Заплату пришей!
— Мозоль натрет.
— Тогда используй старинную хитрость.
— Это какую же?
— А такую. Едва тебе захочется женщину, сразу думай о дохлых кошках. Непременно должно полегчать!
Глава 20. Обыкновенная история
Был ясный, теплый день.
Во время короткого отдыха от маршевых маневров поручик Ржевский и Агнеса Харитоновна пошли прогуляться по лесу.
Чем дальше они углублялись в сосновый бор, тем сильнее и тревожнее билось сердце гусара.