Посейдон
Шрифт:
— Ты же знаешь, я не говорил ему.
Гален кивает. Было бы глупо со стороны Грома рассказать все отцу. Король Героф и король Антонис были друзьями задолго до того, как стать врагами. И вот сейчас король Гром увеличивает пропасть между ними?
— Чего хотел Джаген?
Гром вздыхает.
— Он запросил разрешение использовать Торафа, чтобы он нашел кого-то. Кого-то, кого не могут найти другие ищейки.
Ничего особенного. Из-за своей ценности ищейки — единственные Сирены, которые могут пересекать границы королевств без риска попасть под арест. Конечно, Джагену нужен Тораф. Он лучший в истории их вида. Но
— И это все? Кого он хочет выследить?
— Если бы на этом было все. Важно не то, кого он хочет выследить, а почему.
— Клянусь Трезубцем Тритона, если ты не начнешь говорить...
— Его дочь, Пака, пропала. Он думает, что ее похитил король Антонис.
Гален закатывает глаза.
— Зачем Антонису похищать ее? Если бы Антониса заботило предательство Джагена, он бы положил этому конец давным-давно.
Но похоже, что Антониса вообще ничто не заботило в последнее время. С тех самых пор, как погибла Налия, он заперся в королевских пещерах. Несколько ищеек рассказывали Торафу, что он не выходил с того момента, как объявил дом Тритона врагами.
— Джаген утверждает, что Пака наделена Даром Посейдона.
От этих слов у Галена перехватывает дыхание.
— Это невозможно.
Медленно, Гром качает головой:
— Скорее всего, да. Но кто знает. В ней течет королевская кровь, несмотря на отдаленное родство. И если у нее Дар Посейдона, я не могу игнорировать вытекающие последствия ее способностей.
— Но это невозможно. Дар никогда ранее не проявлялся ни у кого, кроме прямых потомков.
Да что я говорю? Не я ли должен говорить тоже самое, пытаясь убедить Грома насчет Эммы, даже с меньшим количеством доказательств? По крайней мере, Пака может доказать отдаленное родство с королевским родом. Но вот отец Эммы не претендует на трон. Да и, что немаловажно, Гален нашел Эмму случайно. Поэтому, в лучшем случае, дар Паки кажется подозрительным.
— Я говорил с Архивами. Конечно же, я не рассказал им о заявлении Джагена. Они думают, что я просто изучаю наше наследие, как новоявленный король.
Архивами являлись десять старейшин их вида, — по пять от каждого дома,— и им было доверено хранить память о истории Сирен. Гален согласен, что для нового царя естественно искать их одобрения.
— И?
— В своей коллективной памяти они не нашли ни единого воспоминания о подобном. Но один из Архивов — твой друг, Ромул, — верит, что такое возможно. Он напомнил нам, что Дары — это залог выживания нашего вида, а не только королевской ветви. Он говорит, что не удивился бы, если Тритон и Посейдон задумывались о том, что вельможи могут отречься от этих сил. Он думает, они могли сделать лазейку каким-то образом.
Гален скрещивает руки.
— Да ну.
Гром ухмыляется.
— И я так сказал.
— Но ты сказал, что не рассказывал им о Джагене.
— Я и не рассказывал. Я новый король без королевы, который унаследовал бескровную войну с единственным королевством нашего вида. Только для меня нормально задавать такие вопросы.
Гален кивает.
— Но если Дар может передаться кому угодно, зачем нужно было заставлять королевские линии заключать между собой
Закон о Дарах всегда строго соблюдался. Теория же Ромула заключается в том, что закон, как и королевские линии, бессмысленны, — и это не укладывается в голове у Галена. Особенно то, что Ромул вообще высказывает свое мнение. Архивы связаны по рукам и ногам говорить только факты, и ничего более. Ромул сам рассказал об этом Галену, когда тот впервые пришел к нему еще ребенком. Но Ромул больше, чем часть Архива для Галена — он его наставник. Более того, он его друг. А друзья делятся мнениями друг с другом.
Но Архиву не уместно разглагольствовать перед королем.
— Ну, как ты сказал, это всего лишь теория. Но ее я не могу игнорировать. Я решил позволить ему использовать Торафа. Если Пака жива, Тораф найдет ее.
Гален кивает. И если у Паки, и в правду, есть Дар Посейдона, в Эмме не будет нужды... по крайней мере, для Грома. Его сердце заполнило чувство, которое он не может назвать.
— Если это всплывет...
— Не всплывет.
— Гром...
— Но на всякий случай, пусть Рейна побудет с тобой, где бы ты ни был. Я не желаю видеть ваши лица, пока все не разрешится.
— Мы тебе не мелкие рыбешки, а Рейна уже даже в паре.
— Да, но вы — это все ,что осталось от королевской линии Тритона, братишка.
Слова зависли между ними, давя тяжестью ситуации. Слишком многое на кону и слишком много поставлено на "авось". Действительно ли Пака у Антониса? Отдаст ли он ее мирно? А если ее у Антониса нет, не приведет ли расследование Грома к переходу от бескровной конфронтации к кровопролитной войне?
Но риск того стоит. Если у Паки есть Дар Посейдона, выбор Громом ее как своей пары, обеспечит выживание расы Сирен. А Гален будет волен открыто последовать за одной светловолосой ангельской рыбкой.
— Но разве что-то, когда-то бывает простым?
Гром, с отсутствующим выражением на лице, поглощенный в собственные мысли, смотрит в глубь каньона. Гален откашлялся, но это не вырвало его брата из размышлений. Он решил оставить все разговоры в один миг. Бередить старые раны брата было последним, что бы он хотел делать, но он должен знать. Никогда не будет подходящего времени, чтобы обсудить это, но возможно, сейчас единственная подходящая возможность.
— Гром, мне нужно кое-что спросить.
Неторопливо, Гром переводит взгляд с пропасти на брата, но взгляд его все еще холоден.
— А?
— Ты веришь в притяжение?
Вопрос, видимо, задевает Грома за живое. Отрешенное выражение сменяется болью.
— Что это вообще за вопрос?
Гален пожимает плечами. Колющее чувство вины ранит его, словно укол трезубцем.
— Кое-кто говорит, что ты чувствовал притяжение к Налии.
Гром закрывает глаза, массируя их пальцами, но Гален успевает заметить полный мучения взгляд.
— Я даже не думал, что ты веришь сплетням, братец.
— Если бы верил, не спрашивал бы.
— А ты веришь в притяжение, Гален?
— Я не знаю.
Гром со вздохом кивает.
— Вот и я тоже. Но если бы и в правду такая штука существовала, то я смело могу сказать, что чувствовал это к Налии.
Отвернувшись от брата он, плывет вперед.
— Я клянусь, иногда я могу чувствовать ее. Очень слабо. Это чувство приходит и уходит. Иногда оно так сильно, что мне кажется, я схожу с ума.