Послание Геркулеса
Шрифт:
Гамбини пожал плечами и подчинился.
– Мне кажется, тут есть какой-то свой ритм, - сказал Гарри.
Физик кивнул.
– И очень существенный. В начале серии два удара, за которыми следует пропуск на том месте, где раньше был удар. Потом еще два и потом четыре. Геометрическая прогрессия. Затем три пропуска между 11-й и 15-й пульсациями, еще три между 15-й и 19-й. Девять между 19-й и 21-й. Два, два, четыре. Три, три, девять. Четыре, четыре, шестнадцать. Неужто не понимаешь?
Квинт Розенблюм был перекормлен, задаст и раздражителен. Он обладал талантом отклонять помощь со стороны и действовать на основании той теории управления, которая гласит, что главная обязанность менеджера -
Кроме того, он весьма не любил теоретиков. Они быстро сбивались, были слабо связаны с реальностью, в лучшем случае ни в чем не были уверены, и полагаться на них было нельзя. Конечно, он понимал их роль - примерно так же, как они понимали роль подписи бюрократа на платежках, которые выписывались им при получении жалованья. И Розенблюм всегда старался отделить себя от них еще хотя бы одним уровнем управления. Этим промежуточным звеном между ним и работниками был Гарри.
Эд Гамбини был типичным теоретиком. Он обожал ставить вопросы, которые открывали простор для бесконечного теоретизирования без всякого риска, что вдруг да вопрос решится окончательно. Розенблюм, разумеется, не считал, что это само по себе плохо, но такие склонности утверждали его во мнении, что суждения теоретиков по меньшей мере ненадежны.
Он решительно противился назначению Гамбини, но его собственное начальство, чья научная подготовка была весьма ограниченной, было заворожено ореолом Нобелевского лауреата. Розенблюм так и не простил Гамбини, что тот его переиграл, действуя через его голову. «Этот сукин сын понимал, что я его ни за что не взял бы», - сказал он однажды Гарри. Квинт боролся до конца, но проиграл.
Если Розенблюм и сомневался в результатах Гамбини, когда познакомился с ними воскресным утром, то не потому, что считал подобное явление невозможным, а потому, что такие неожиданности не должны иметь места в хорошо управляемом государственном учреждении. Он также чувствовал, что если события выйдут из-под контроля, то он в самом близком будущем может оказаться в одной из тех, к счастью, очень редких ситуаций, в которых слишком велик карьерный риск и слишком малы шансы на карьерный рост. Если заверения Гамбини окажутся в конце концов ошибочными, виноват будет Розенблюм - это он принял опрометчивое решение. Если же они окажутся правильными, то все дивиденды загребет сам Гамбини.
Раздражение директора было очевидно с момента его появления в оперативном центре.
– Кажется, он не любит приходить на работу по воскресеньям,- заметил Гамбини, когда они с Гарри наблюдали за торжественным появлением толстого начальника в широких белых дверях. Розенблюм действительно не терпел неожиданностей, а воскресный вызов на работу предвещал проблемы, с которыми лучше было бы дела не иметь.
Стояла жара. Розенблюм накинул на плечи поношенный зеленый блейзер, трикотажная рубашка заправлена в брюки. Его, видимо, отыскали на площадке для гольфа, и после короткого телефонного разговора с Гамбини он приехал сюда в том, в чем был.
– Ничего я не понимаю в ваших точках и тире, Эд, - сказал он.
– Но думаю, найдутся и такие, которые разберутся. Что говорит Маевский?
– Альтернативу он предложить не может.
– Это маленьким-то зеленым человечкам? А как вы, Гарри?
– Это не его область, - заявил Гамбини.
– А мне показалось, что я задал вопрос самому Гарри.
– Пока не могу ничего сказать, - ответил Гарри, начиная накаляться.
Розенблюм достал из грудного кармана сигару и сунул ее в рот.
– Наше агентство, - начал он очень спокойно, - уже без того имеет уйму проблем. Дела с Луной идут под уклон. Администрация недовольна нашей медлительностью в выполнении любимых заказов военного ведомства. Трубы Страшного Суда гудят нам прямо в уши. И я не могу не напомнить вам, что в будущем году состоятся президентские выборы.
Действительно, у НАСА были неприятности. В прошлом году один из работавших в агентстве ученых показал журналистам снимки квазара и в шутку сказал, что, возможно, это и есть Большой Взрыв. И тут же в прессе появились сообщения, что ученые наблюдают Акт Творения. Среди крайних религиозных групп поднялся вопль.
– Мы тратим уйму денег, и теперь налогоплательщики начинают спрашивать - а на что они идут? Харли очень даже просто может прекратить нам платить. Возьмет нас за нашу общую… глотку и повесит сушиться на солнышке. А ежели мы еще начнем треп о маленьких зеленых человечках, а окажется, что это туфта, мы сами ему преподнесем эту веревку.
– Розенблюм сидел на своем деревянном стуле задом наперед, слегка наклоняя его.
– Возможно, он сделает это даже в том случае, если мы окажемся правы.
– Мы не обязаны делать заявления для прессы, - возразил Гамбини.
– Давайте опубликуем только сигнал. Он сам за себя все скажет.
– И еще что-нибудь добавит.
– Розенблюм был единственным человеком в их хозяйстве, который рисковал говорить с Эдом Гамбини в таком тоне. В формах обращения директора со своими сотрудниками было нечто, напоминавшее Гарри трактор с прицепным трейлером, в котором все барахло болтается и рассыпается от толчков.
– Эд, люди и без того в нервной горячке. На прошлой неделе эта погоня за террористами в Чикаго, Пакистан и Индия обмениваются угрозами. Президент вряд ли захочет слушать сообщения о беседах с марсианами.
Глаза Гарри слезились. Пыльца явно набилась ему в горло. Он чихнул. Его слегка познабливало, хотелось взять отгул и залечь в постель.
– А почему нет?
– спросил Гамбини.
– Какое отношение имеет сигнал МЗЧ к Пакистану?
Розенблюм глубоко вздохнул. Выглядел он как взрослый, уговаривающий капризного ребенка.
– Нарушается статус-кво. В год выборов, когда все идет хорошо, ни один президент не захочет, чтобы статус-кво нарушался.
– Квинтон.
– Гамбини произнес это имя так, будто в дороге оно потеряло второй слог. Внешне он сохранял спокойствие.
– Кто бы там ни был у источника сигнала, но этот источник далеко. Очень далеко. Здесь люди еще жили в пещерах, когда сигнал был послан из Алтеи.
– Мое искреннее желание, - продолжал Розенблюм, как будто никто ему не ответил, - чтобы вся эта проблема провалилась в тартарары.
– Но этого не случится!
– Тогда пусть кто-нибудь другой открывает этих дурацких МЗЧ. Если они действительно существуют, особого труда открытие не представит.
– Квинт!
– В голосе Гамбини появилась жесткость.
– Имея дело с таким открытием, нельзя сделать вид, что его не было, и надеяться, что его повторит кто-то другой. Это идиотизм.
Розенблюм кивнул:
– Полагаю, вы правы.
– Стул Розенблюма жалобно затрещал, пока тот устраивался поудобнее.
– Гарри, вы не ответили на мой вопрос. Готовы ли вы встать вот тут и заявить тремстам миллионам американцев, что вы только что побеседовали с марсианами?
Гарри прямо взглянул в эти пронзительные глаза. Ему совсем не хотелось предстать в роли противника Гамбини, да еше в его личном кабинете. Но трудно было бы поверить, что все это окажется дефектом какого-нибудь маховика.
– Это как НЛО, - сказал он дипломатично и немногословно и тут же понял, что его слова могут быть истолкованы двояко.
– Их никто не принимает всерьез, пока они не сядут у вас во дворе.