Послание Климента, митрополита русского, написанное к смоленскому пресвитеру Фоме, истолкованное монахом Афанасием
Шрифт:
Поминаю же пакы реченаго тобою учителя Григориа, егоже и свята рекъ, не стыжюся. Но не судя его хощу рещи, но истиньствуа: Григорей зналъ алфу, якоже и ты, и виту подобно, и всю 20 и 4 словесъ грамоту. А слышиш ты, ю у мене мужи, имже есмь самовидець, иже может единъ рещи алфу, не реку, на сто, или двст, или триста, или 4-ста, а виту — також.[56] Расматряй, любимиче, расматряти велит и разумти, яко вся состоатся, и съдержатся, и поспваются силою Божиею. Ни едина бо помощь разв помощи Божиа, ни едина же сила разв силы Божиа, «вся бо, рече, елико восхот, и сътвори на небеси, и на земли, и в мори, и въ всх безднахь»[57] и прочее.
Расмотряти ны есть лпо, возлюблении, и разу[ме]ти. Вижь бо, яко же се огнь о[т] камения искаем и от дрва исходяй, иже составляем есть и съгнщаемъ человчьскыми веществеными руками; егда же силу изгорниа приимет огнь,
И вижь како ти силу пламене.[59]
Человекъ же, почтен Богомъ, вещью вещь очищает. Да аще мы убо, тварь суще Божиа, от него сотвореною тварию дйствуемъ, якоже хощем, то что ны есть, возлюблении, паче наипаче помышляти о Боз, егоже совта и премудрости нашь умъ ни худ достигнути не можеть, не токмо же нашь умъ, но и ти святии ангели и архангели и вся чиноначалиа. То нсть ли ему лпо дйствовати от него сътворе[но]ю тварию, якоже хощеть, управляти великоимениты свой корабль. Смотрению же его нсть ны ся лпо супротивити, токмо славити и благодарити. Якоже прияхом законная и благодатьная Святых Писаний от общего владыкы, Господа нашего Исуса Христа, Спаса и правителя наших душь, от святыих и божественых его апостолъ по дару и благодати и сил Духа, да держимся убо, возлюбленнии, за ту предлежащую надеждю, не укланяющеся ни на шую, ни на десно, да не в самое то дно падемся пагубы впадемся, но ко церковнымъ истиннымъ и честнымъ святителемъ гря[ду]ще и тако доидемъ вышния свтлости въ приходящемъ царствии Господа нашего Исуса Христа, емуже слава купно съ безначалнымъ Отцемъ и пресвятым и благымъ и животворящимъ Духом всегда и нын и присно и въ вкы вкомъ. Аминъ.[60]
Яко не ехион морьскый ставляеть шествиа кораблю, в немже храпяше тревечерний странен. А ехионъ есть в мори и малъ и худообиден живот, учитель бывает многажды плавающимъ.[61] Егда бо хощет быти буря и утишение, тогда же преже разумти муть, будущь от втра, и, возлзъ на камыкъ твердъ, велми ся зыблеть, якоже волнам морьскым неудобь отвлщи, да егда видят се знамение гребци кораблении, и разумють, яко приити имать буря втрянаа. Никый же бо ястролог, ни халдй, на восход звздный зря, въздушьных муть знаменуа, сего научи ехиона, но иже есть морю и втром господь худый сей живот влицй своей мудрости на истинное послдование вложи. Ничто же бо преобидно от Господа, все видить безсонное его око, то все смотрить, у всего стоить, даа комуждо спасение. Да елико то ехиона не остави кром своего мста Богъ, то кольми паче изообилують щедроты его и человеколюбие до нас, уповающих на имя святое его. Устрааеть и промышляеть прмудрено спасение наше и повелвает комуждо, якоже хощеть.
Егда же послан бысть Иона пророк въ Ниневгии, град великый, от Бога, да проповсть ему тридневное разорение, и выше силы своея пророку гнвь воздвигшу на Бога, и от лица Божиа в Тарсъ бжати восхот,[62] то же не ехион морьскый стави шествие того корабля, в немже Иона храпяше во дн корабля, тревечерний он странникъ, тревечерний — яко толико въ кит пребысть, странникь же — бжаниа ради. Не бо бяше время, ни днии алкиотистии тогда, но всемогущаа сила Божиа расбиватися кораблю створи. Пророкъ бо гнваяся бжаше, кораблю же възбрани чюдода Владыка. Множество бо видти бяше корабль пловущых смо и онамо без врда, един же расбивашеся лют Ионы ради. И дотуда не препочи, донеле же гнвливаго того бгуна, морю прдав спасение, получи. Море же, его приим, препусти в пучины своя, пучины же, и приимше, прдаша и въ чрево безсолнечному зврю, глубинному лву, рекше, киту. Чрево же китово, пророка приим, любо хотя, любо не хотя, Ниневгитьску граду скоро добра проповдника принесе; сладкоядный того во утробу приим, пакы же того на живот испусти, иже провда слово Господне и спасению научи, и живот тмь покааниа ради от Бога дарова. То кто се сотвори, не единъ ли Христос Богъ дивный въ славах, творяй чюдеса единъ!
Ибо ни время алкионитскаго ражданиа и возраста потворая, седмореченый годъ парфагеньскую утиши пучину, уноши рыданиемъ, удивльшему съ нимъ пловущему.[63] Алкионъ есть морскаа птица, гнздо же си творить на морьстмь брез, на псц, а яйца ражаеть на псц сред зимы и егда многими бурями втри земли прираждаются.[64] Но обаче престануть в той год втри и утишатся волны морьскыа, и егда алкион насдит 7 дни, в ты бо точию дни изляжет птичища. Но понеже кормля имь треб другую 7 дний и на возрастание птичищем, великыдаровитый бо Богъ и малому сему животу такову тишину даровал есть во время рождениа его и възраста. Но и ходцы морьстии вдят се, алкионытыя зовуть дни ты. Се бо есть и намъ на поучение, иже просити что от Бога добрых длъ и полезных и спасение когда улучити и снабдти, имже Богъ о бесловесных промышляеть и уставляеть. Нас же для что не имать сътворити прславно, яко по образу Божию и по подобию быхом, елма же птица для мала тако велико гордое море дръжиться, посрд зимы тихо стати повелно.
Егда великый Григорий Богословецъ пловяше во Афины, ун сый, навыкнути хотя тх писаний, и ввнезаапу възвавшу духу бурну и возмутившуся морю, яко разбиватися корабълю, и всмъ живота отчаавшимъся, юноши же рыдающи и вопиющи, яко дивитися всмъ сущим в корабли человекомъ,[65] яко и абие суровства Посидонска свободишяся, рекше, морьскаго; и тако во кроткое земли, Димитры, обитати сотвори, рекше, въ кроткое и тихое земли.[66] Димитра бо земля ся нарицает.
Иже въ глубоку старость глубокаа извща. На послдьнюю бо и глубокою старость написал есть 16 словесъ,[67] яже чюдна и хвалы достойна, яже суть прдана церковьному прочитанию за величьство разума и глубину съкровенных ради и дивных словесъ.[68]
Ни саламандръ прованьскый[69] раждеженую на 49[70] всемирный ликъ составльшим[71] в Багдат угаси. Саламандръ есть зврекь, живет же в нутрений Индии, внутреняя же индийскаа, рекше, Срдземлие, в тх мстх и в горах живет зврекь той, егоже зовуть саламанръ. Да той тако устроенъ есть от Бога естествомъ: аще въвергнуть и в пещь огнену, то пламен от его угасаеть, самъ же без врда прбывает. И мнит же списатель на 49 раждеженую, то убо вавилонскаа есть пещь, юже раждьже безаконный царь, лукавы паче всеа земли, егда сотвори и постави тло златое, емуже богоносныа дти не поклонишася. Тогда нечестивый тъ цесарь повел ражьжещи пешь седмь седмицею. Седмь бо седмиць сочетше, обртаемъ 40 и 9. И тако уноши ты в толиц не изваришася огни, хладному убо духу тх осиавшу и пламень в росу претворшу. То ти ни саламандръ угаси багдатьскую пущь, рекше, вавилонскую, но ангелъ Божий всемощный, еже есть Христос Богъ, единочадый Сынъ Отчь, посрд пламене врныа т уноши спасе, прохладив смотрением Божиим. Нечестивый той цесарь акы пророчьску дару сподобися, в пещи того видвъ, вща бо предстоащимъ: «Не 3 ли бяхом мужа въвергли в пещь?»; вси же яко единми усты рша: «Цесарю, въ вкы живи, яко трие суть». «То како, — рече,— азъ вижю четыри, четвертаго же образ бяше подобенъ Сыну Божию?»[72] Но о великое твое смотрение, человколюбче Христе, не токмо отрокы спасе и чюдо сотвори, халда ты опали, но и двичьскую ту показа тайну хотящую быти своего родства. Прежде бо своему боговидцю Моисиови в купин явил еси девичьскую тайну,[73] в пещи же прообразовал еси неопалиму твоея матере девичьскую утробу, на земен образ преложитися хотящу манием ти, человеколюбче.
Ни гулнаа словеса устыдтися сътвориша асурийскым звремъ оного каженика, иже боговидниа сподобися. Гулнаа словеса, рекше, волшебнаа, многажды бо нцыи чародеи псы лютыя и зври могут укротити кознию чароданиа. Данилу сущу въ рв, со зври единаче сущу въвержену,[74] то же не волшебная хитрость, ни чароданиа затъкоша уста асурийскымъ звремъ, не бо бяше тако пророкъ, но вседержащиа и всемогущаа сила Божиа акы овц тх пророку показа. Ни гриппъ Александрова въздухохождениа[75] от египетьскыа жатвы в халдйскую яму скоростию принесе пророка питать; а гриппъ зовется ног, иже Александрова въздухохождениа елиньскаа писаниа сказають.[76] Аввакуму же от Египта къ жателемъ грядущу, брашно тмъ несшу, то же не гриппъ восхити его, рекше, ног, но свыше посланая сила Божия. Ангелъ бо скоростью принесе пророка того, да и пророчю бду и мсто видит и душу его тщу и алчющу брашна насытит, послав ему до обилия съ тезоименитцемъ.[77]
И аще по единому писана будуть, то постигнет мя, повсти дюща, лто.
Что мн Пентефриемъ скопцемъ иже купи Иосифа![78] Аще скопець сы како жену им, или того ищу? Дневными имащи ю пещися вещьми домовными, тм же тщеты ради мужня оному похот. Что ли въ исход от Египта о крастелх согнивающих до утриа,[79] но да тако ми речеши, почто но да не славлюся! Понеже закона преступление б; уча бо их Богъ свободномъ житиемъ жити, повел: на всякъ денъ да потребную пищу приемлют; они же не вровавше, боле собравше дневныя их пища; того ради и въсмрдша. И еже, «не свариши агняте въ молоц матере его»,[80] ни ли того навыкнути велиши славы ради? Нрав нкакъ назнаменуеть, иже варит агнець въ молоц матере его, и матерь сварят. Отмещет же то закон, вкуп приносити Богу с рождьшимся матерь.