Послания себе (Книга 3)
Шрифт:
– Значит, я виновата?!
– Нет, такой тебя создала наша общая Мать, сестренка... Если ты мне не веришь, то...
Она не знала, как он сделал то, что сделал. Просто в какую-то секунду до нее дошло, насколько сильно его желание, и поразилась, что такую бурю способен скрывать и удерживать в путах всего-навсего один человек. Слава Природе, Тессетен тут же провел пальцами по ее лицу, и острое, ослепительное впечатление померкло, сгладилось, не оставив в ее душе почти ничего:
– Тебе не нужно этого знать. Прости еще раз...
Танрэй выдохнула и моргнула:
– Сетен! Если ты не прекратишь, я закончу танец не с тобой!
Его рука невольно сжала ее запястье, но ладонью
– Ты опозоришь меня на все стадо... извини: племя!.. Нет, на это я пойти не могу! Закончить танец не со мной - это надо же до такого додуматься! Отрежь мой язык, сестренка, и прими его в жертву, но не бросай меня во имя нашей общей Матушки!..
Тут Танрэй не выдержала и засмеялась. За время общения с Тессетеном ее гнев, обрушившись было на него, утонул, как тот камень. Ей действительно стало гораздо легче. И не было ничего драматичного в том, что Ал не сумел избавить себя и ее от Ормоны. Все страхи Танрэй - не более, чем иллюзия и домыслы. Вот и Сетена впутала... Так ему и надо, конечно, но она-то, она-то какова! Это некрасиво, подло и недостойно для той, которая сама учит людей высокому и светлому...
Внезапно Сетен сделал эдакий пируэт и поставил ее позади себя. Это была последняя фаза танца, который они исполняли вдвоем. И, словно тень, Танрэй повторила каждое его движение, а в иные моменты чувствовала себя единым целым с ним и не замечала ничего страшного в этом человеке. Перед глазами откуда ни возьмись развернулась картинка из прошлого:
Стоя на ступенях здания института, Ал машет ей рукой, и она подходит, по дороге пытаясь угадать, что за мужчина находится подле него и, щурясь от солнца, неприятным, тяжелым взглядом рассматривает её. Если бы она увидела его неожиданно и не знала бы, что он - друг Ала, то непременно бы отшатнулась или даже вскрикнула от испуга. Лицо незнакомца было безобразным даже тогда, когда он был серьезен, а уж если смеялся...
– Знакомься, Танрэй: это мой друг, Тессетен...
Она до сих пор не могла понять, в какую минуту и что выражает его взгляд, а в тот момент ей и подавно показалось, будто этот Тессетен, лучший экономист Эйсетти, за что-то возненавидел ее и даже не пытается этого скрыть...
И еще одна мысль мелькнула у нее теперь - такая, от которой ей стало стыдно, гадко и тошно. Она вдруг вспомнила свою недавнюю - и пяти минут, наверное, не прошло - импульсивную и бредовую идею отомстить этим двоим сразу: просто изменить Алу с его лучшим другом. Сейчас, когда тот вроде как немного открылся ей, Танрэй живо представила себе, что это могло бы произойти (и очень даже могло, как оказалось!), а потому вздрогнула. Наверное, для подобного шага ей нужно было бы напиться до беспамятства. О, Природа! Что только ни делают люди под влиянием преходящих, мимолетных эмоций! Мало того, Танрэй подумала, что оскорбила бы тем самым и не повинного в их дрязгах Тессетена: он мог дать ей все, она поняла это в ослепительный миг прозрения; взамен - не получил бы ничего, кроме глубокого отвращения... Какая странная эта жизнь... Пройдя ее от края до края, едва ли научишься жить правильно...
– Научишься, если вспомнишь кое-что!
– раскрутив девушку и поймав за талию, сказал Сетен, а затем поцеловал её руку и отпустил: - Это был незабываемый танец, сестренка! И все-таки, как насчет бархатного пупочка? Ну, да... да... беги...
– он посмотрел вслед изящной и ускользающей фигурке.
– Беги... А я мог бы научить тебя... Ну, не судьба... Не судьба...
Дрэян с любопытством наблюдал за перестановками в обществе первых миссионеров и посмеивался: вот они, "правильные" оританяне! "Змея", то есть, жена чудовищного урода-северянина, изнывая от похоти, трется бедрами и вовсю прижимается к "непорочному и принципиальному" Алу (надо понимать, изголодалась по мужикам с нормальной внешностью), а училка, словно пятнадцатилетняя дурочка, зацепилась за этот "отброс", повисла на нем и вовсю старается быть с ним любезной. Милые порядки тут у вас, атмереро!
Но это еще не все. По окончании длинного танца эти две пары снова разъединились, а так как крутили хвостами они в разных секторах, разделенных лишь прозрачными стенами, то теперь, дабы вернуться к своему супругу, каждая из женщин должна была миновать смутно светящуюся тропинку в узком проходе между помещениями. И на этом пути одна из них неизбежно будет вынуждена уступить другой дорогу. Тут-то, Дрэян предчувствовал, произойдет самое интересное, и он не ошибся.
Откинув плечи и голову, крошка-училка с вызовом смотрела в черные глаза "змеи", а тонкие губы последней кривились от холодной усмешки превосходства. Так, девочки, а вот и не подеретесь, спорим?! В этот момент Ал оглянулся на жену и улыбнулся, но его тут же отвлек архитектор, нетвердые ноги которого носили хозяина от одной компании к другой. Однако призыв, посланный Алом, достиг Танрэй. "Змеи" для нее больше не существовало. Она сделала шаг в сторону и, пропустив ее, нетерпеливо бросилась к мужу.
В этот момент "змеюка" вдруг развернулась и схватила ее за локоть. Бедная училка по инерции пробежала по дуге и едва не упала. Тогда черноволосая южанка впилась длинными пальцами одной руки ей в затылок, а другой - в подбородок, дернула к себе и присосалась своим ртом к ее губам.
Вот это беспредел! И они - наши будущие правители?! Законодатели? Судьи! Дрэян был в восторге, ибо наконец-то понял, что легендарные миссионеры - вовсе не дяди и тети с облачка, а вполне земные и натуральные преступники, вроде него и других "габ-шостеров". Преступники - от слова "переступить": через законы предков, Природы, морали. "Габ-шостеры" рано или поздно станут среди них своими...
Тут Саткрон толкнул его носком ботинка в щиколотку и показал на ворота:
– Дрэян! Идем, ты!
– Спишь, что ли?
– буркнул Хадд, которого интересовала не элита Кула-Ори, а сам народ, и пошел первым.
Дрэян не понял, и Саткрон пояснил:
– Там одна из обезьян ушла за пределы здания. Совсем одна. Понял? Ну?
– он защипнул пальцами верхнее и нижнее веко.
Дрэян высоко хохотнул, изобразил некое па средней сложности и, сунув руки в карманы, завилял бедрами в направлении выхода.
Танрэй поняла, что, скорее всего, еще не проснулась, и кошмарный сон продолжается. Ядовитый язык жены Сетена дерзко скользнул ей в рот и, словно жало, впился в нёбо, а затем потянул за собой ее собственный. Танрэй беспомощно заколотилась в ее руках. Она никогда не подозревала, что Ормона столь сильна. И тогда девушка просто стиснула зубы с такой силой, что в момент ощутила, как слюна приобрела интенсивно-медный привкус. Ормона не вскрикнула, но мгновенно выдернула поврежденный язык, отпрянула и, вытирая с подбородка брызнувшую кровь, так заглянула в глаза Танрэй, что у той затряслись поджилки.
– Вкусно, сестричка?
– спросила жена Сетена, провела указательными пальцами под нижней губой и, улыбнувшись, повернулась к ней спиной.
Проклятая извращенка! Танрэй проморгалась, чтобы на всякий случай удостовериться в реальности происходящего, подбежала к фонтанчику и основательно прополоскала рот. Добро же, кобра! Ты обо мне еще вспомнишь! Я уж я тебе точно этого - не забуду!..
Ал потерял ее из виду, но тут же напряг мысленный центр и прислушался к себе. Кронрэй преследовал его, отвлекая тем, что в десятый раз пересказывал какую-то историю.