Послания себе (Книга 3)
Шрифт:
– Солондан?!
– хмыкнул астрофизик.
– Солондан, как пить дать, лежит сейчас дома с градусником во рту и придумывает, чем бы помучить Паскома завтра...
– он поднял глаза и увидел прямо над собой огромный осветитель.
– От этих дурацких ламп только жара и москиты. Скорее бы уж наступило два часа...
И тут, словно вняв его мольбам, свет повсюду погас и одновременно заиграла медленная раздумчивая мелодия знаменитого композитора-северянина.
– Два часа!
– игриво склоняя голову к плечу, сказала Танрэй.
Ал задумчиво улыбнулся, даже не услыхав ее. Музыке было не меньше пятисот лет... Что-то внутри действительно помнило ее. "Ты зря издеваешься, Сетен. Я почти ничего не забыл"... Кроме одного: Тессетен сказал что-то там о душе. Не о "куарт" едином, а о душе... Разделил...
Он встретился взглядом с Паскомом. Тот прижмурился, а после указал глазами на небо, но в мысли не пустил...
– Ты не скучаешь по ним?
– вдруг спросила Танрэй, которая не могла ничего этого видеть, потому что танцевала, тихо покачиваясь в его объятьях и прижавшись лбом к его плечу.
– Что?
– отвлекся Ал и опустил к ней лицо.
Она подняла палец к созвездию Большой Чаши, но положения не изменила. Он рассмеялся и ласково встряхнул ее.
– Они нас подождут. Они ждут тысячи лет и подождут еще...
– Еще тысячи?
– Нет, зачем же? Наверняка меньше! Они дали мне обещание...
– Какое?
– Нас с тобой ждет большое будущее...
– В смысле, длинное?
– А вот этого они не уточняли, - Ал видел, что она просто дурачится. Он нисколько не сомневался, что до вершины пирамиды осталось совсем чуть-чуть. Женщины любят все драматизировать. А с вершины пирамиды до звезд рукой подать.
– И ты веришь в это? Я думала, что лишь гадалки пользуются доверчивостью людей и приписывают звездам голоса, а оказалось, не только. Некоторые астрофизики тоже не прочь увидеть в небесах нечто такое, что недоступно простым смертным...
– Ты и сама видела то, что видел я и что недоступно простым смертным. Смертным с невооруженным глазом...
Она промолчала. Ал ощутил, что она запечалилась, и добавил:
– Малыш, а малыш! Слышишь меня?
Танрэй кивнула, не отрываясь от созерцания его и своих туфель.
– Кроно бессильно перед языком звезд. Именно ты, именно это передашь ты тем, кто придет после нас. Возможно, нам самим...
– Ал!..
– Ты сможешь!
– перебил он.
– Это нужно!
Она покачала головой.
– Не мучай ее, Ал!
– вдруг услышал он за спиной безучастный металлический голос.
Ормона. Великолепная холодная Ормона в "змеиных" доспехах, с копной блестящих, иссиня-черных волос, брошенных на грудь через плечо. Она умела подходить к нему неожиданно.
Ал почувствовал себя неуютно. Он знал, как расценивает его замешательство жена, но не хотел признаваться в своих слабостях ради того, чтобы переубедить и успокоить ее. Сложно объяснить свои ощущения человеку, который все равно не захочет тебе поверить. Ей отраднее будет гадать, права она или нет. Да, женщины - существа сложные. Сложнее звезд, сложнее самой вселенной. Они сами как вселенная, одновременно привлекательная и недоступная пониманию. Другое дело - Ормона. Жена Сетена непонятнее любой вселенной...
По отношению к Ормоне он испытывал смешанные чувства: с одной стороны - восхищение, как профессионалом и вообще очень умным человеком; с другой - необходимость воздвигать барьер на границе, которую она то и дело пыталась нарушить. Кроме того, в ней было столько мужского, что Ал опасался даже представить свои действия в случае каких-либо кардинальных телодвижений с ее стороны. Как бы то ни было прискорбно, лидер миссионеров вынужден был признаться самому себе: вечный оптимист и "везунчик" Ал просто-напросто пасовал перед женой Тессетена. Но только себе! Никакой мужчина, находящийся в здравом уме, не покажет своих слабостей кому бы то ни было, даже собственному домашнему животному.
– Ты вряд ли выжмешь из нее больше, - продолжала бесстрастная красавица, глядя ему в глаза и не улыбаясь. Нельзя требовать у гипсовой статуи вековечности мраморной скульптуры. Синтетический язык словесника Дантипада - вот ее предел...
Ала захлестнула вьюга яростных мыслей жены, которая что есть сил сдавила пальцами его плечи и едва сдерживалась, чтобы не уронить достоинства и не вцепиться в узкогубое лицо Ормоны. Кроме того, он отчетливо видел, что половина обвинительных выпадов адресовалась ему: "Почему вместо того, чтобы поставить кобру на место, ты силишься усмехнуться?! Или... ты согласен?! Согласен с нею, да?! Ах, ты так и будешь молчать? Ты только со мной так смел, а Тессетен был прав, называя тебя болтуном! ".
– Тебе, Ормона, не кажется, что вмешиваться в чужой разговор нетактично?
– не выдержав, прошипела она.
Та проигнорировала ее слова. К слову надо заметить, что Ормона ни разу в жизни еще не обратилась прямо к ней. Она протянула руку Алу, показывая, что тоже желает потанцевать вместе с ним.
– Ничего страшного, Ал, - завладев им, произнесла жена Сетена.
– Мыши серы, в темноте их не видно, а потому у них больше шансов не быть схваченными какой-нибудь совой. Она права. Не мучай ее...
Ал взглянул на Танрэй. Та отступила, и кровь ударила ей в голову. "Ты молчишь, когда меня вот так оскорбляют?! Куда подевался твой убедительный язык?! Ты согласен с этой гидрой?! Ну, добро же, звездочет!..". Астрофизик ощутил, что Ормона прервала мысли Танрэй, и те больше не достигают его мозга. Он отстранился, но жена Тессетена с улыбкой превосходства приникла к его груди и развернулась так, что отсекла их друг от друга. Тем временем Танрэй уже бежала прочь. И он ничего так и не сказал.