Посланник из Райского сада
Шрифт:
Они разместились на камне немного поодаль друг от друга, после чего Птолетит выжидательно взглянул на Всевышнего. Создатель, в свою очередь, вопросительно взглянул на неугомонного ангела, хоть и наперед знал то, на чем тот попытается сейчас сосредоточить все его внимание.
– Я слушаю тебя, Птолетит – сказал он, и в знак внимания склонил перед ангелом свою мудрую голову.
Птолетит, вмиг почувствовав облегчение, ощутил, как мысли в его голове тут же упорядочились, выстроившись в логический ряд, а язык, развязавшись сам собой абсолютно без всяких
– Скажи Господи, отчего человечество, созданное тобой в совокупе своем так безжалостно и жестоко по отношению не только к окружающему его Миру, но и друг к другу?
– О! Это сложный вопрос, на который нет однозначного, готового ответа. В этом следует разобраться Птолетит, и если ты хочешь постичь всю глубину последующего ответа, наберись терпения и приготовься к долгой беседе.
Неистовый ангел, вмиг став покорным, приложил руки к груди и с благоговением взглянул на Всевышнего.
– Я готов к долгому разговору, Господь мой, ибо это не дает мне покоя!
– Дело в том, что, создав человечество, я не имел цели создать зло, которым оно оперирует! Человек сотворил зло сам, и в этом, в большей степени, выражается свобода, дарованная ему мной!
– Как это? – удивился Птолетит.
– Очень просто! Зло – это своего рода предательство, совершаемое в условиях свободы.
– Предательство к кому?
– Предательство к своему создателю, то есть ко мне!
Птолетит вновь изумленно посмотрел на Бога. А тот, улыбнувшись, продолжил свои рассуждения.
– Дело в том, что при создании человечества я даровал ему определенную несвободу, однако, признав такой акт несправедливым, я вынужден был подарить ему и равнозначную свободу!
– И в чем же проявляются эти две стороны медали? – поинтересовался Птолетит.
– Несвобода – или нравственный закон, прежде всего, обусловлена моим присутствием в человеке, и к ней можно отнести такие категории как любовь, совесть и нравственность – все то, чем люди способны выделяться из остального живого Мира! Свобода же – истинна! И она заключается именно в самом человеке, а если сказать точнее – в человеческой самонадеянности! Ибо самонадеянность есть ни что иное, как слепота человека, отрекшегося от Божьего закона и не ведающего, что он творит!
– Не ведающего, что творит! – горестно повторил Птолетит.
– Да, Птолетит, люди свободны в своем желании оставаться слепыми.
– Так зачем же ты дал им эту свободу?
– Я не хотел сделать людей лишь рабами моими! Ибо в одной только несвободе не сможет
осуществляться предназначение человеческое!
– А в чем оно, это предназначение?
Создатель лукаво взглянул на своего собеседника.
– А этот вопрос и вовсе неизмерим в понятиях. Он поддается только чувственному восприятию, которое заключается, прежде всего, во времени и познании!
– Я полагаю, что этот вопрос неизмерим для всех, кроме тебя, Господи?
Создатель улыбнулся.
– Совершенно правильно! Однако на этот счет я могу тебе сказать только то, что предметное
Взгляд Птолетита помрачнел.
– Ты хочешь сказать, что я на протяжении столетий буду вынужден смотреть сквозь пальцы на все человеческие прегрешения и ждать незначительных перемен, которые в течение всего этого времени будут медленно подводить безжалостное человечество к какому-то его предназначению, задуманному тобой?
– Не кипятись, мой друг. Все, касающееся твоей критики в данный момент, имеет гораздо большее значение, чем ты себе представляешь. В предназначении человеческом видится не только судьба цивилизации, если рассматривать ее как отдельный элемент! Ведь человечество, ко всему прочему, является одной из деталей вселенческого процесса, встроенной в этот процесс, а потому вынужденной последовательно развиваться, участвуя в нем.
– Ты говоришь сейчас о человечестве в целом, как о механизме, но меня эта общая схема его развития не волнует, ведь боль моя проявляется в сопереживании за каждую отдельную человеческую душу здесь и сейчас! Ты же уводишь меня от этой темы, пытаясь прикрыть ее глобализацией своих идей, но от этого мои страдания, увы, не уменьшатся!
Птолетит, отчаявшись, безнадежно махнул рукой.
– Ты напрасно спешишь с выводами, Птолетит! Ведь я вовсе не увожу тебя от темы, а только пытаюсь подойти к ней таким образом. Говоря о роли человечества в темпе медленного течения эпох, я хочу сказать только то, что в развитии своем оно еще слишком молодо, и, отступив от закона моего, в силу дарованной свободы, идет вслепую куда попало, не ведая по молодости своей, что путь его, в конечном итоге, к закону и приведет! Однако человечество, обладая дарованной свободой, упрямо, а упрямству истину признавать несвойственно! Вот оно и копошится в этой своей мнимой свободе, и это, Птолетит, неизбежно!
– Ты говоришь, что в конечном итоге человечество все равно придет к закону?
– Безусловно!
– И что же, тогда исчезнут страдания?
– Конечно! Ведь люди, испробовав все, поймут, наконец, что избежать страданий и обрести свое счастье возможно только соблюдая закон. Они поймут, наконец, что и дан он был им именно для этой цели!
– Но, ведь до этого на Земле случиться еще столько бед! Не слишком ли велика цена твоей цели?
– Нет! В этом как раз и заключается предназначение человеческое!
– Но, как же быть мне? В чем я должен найти для себя утешение?
Всевышний улыбнулся.
– Коль ты приспешник божий – то в том же, в чем нахожу его я!
– Ты?
– Ну, да!
– Так ты… тоже от этого страдаешь?
– Увы! И может гораздо в большей степени, чем ты!
Птолетит недоуменно воззрился на Бога.
– И в чем же ты находишь утешение, Господи?
– В любви!
– В любви?
– Я нахожу утешение в любви к людям, а отсюда и к всепрощению их прегрешений! Ведь