Посланник Смерти

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Было холодно и сыро. Пахло плесенью, гнилью и еще какой-то гадостью. Мой нос – первым придя в себя, – никак не мог определить. Постанывая от ломоты в костях, я открыл глаза и сел. То, что я увидел вокруг, было, – мягко говоря, – неожиданно. Маленькая, всего несколько шагов в поперечнике, комната слабо освещалась двумя уже догоравшими факелами в нишах каменных стен. Ни окон, ни дверей здесь не было, а сам я сидел на грубо обработанном гранитном

– Да где же я, черт побери?! – вслух выразил я немедленно возникший в моей распухшей от боли голове вопрос.

Вообще-то, он был весьма кстати, и в поисках ответа я начал смутно припоминать события последнего дня.

Да, совершенно точно я помнил, что, проснувшись утром в своей комнатушке, наскоро побрился, умылся, выпил кофе и, схватив папку с бумагами, побежал на остановку рейсового пригородного автобуса, чтобы, добравшись через полтора часа висения на поручне в тисках окружающих пассажиров и получасовой езды в метро, попасть на работу. Узнав, что «ранний» клиент, к которому я должен был отправиться сразу после посещения офиса, еще не звонил, я так и просидел до конца рабочего дня, ожидая от него вестей. Не дождавшись, я оставил бумаги в сейфе и отправился обратно домой.

Поужинав в забегаловке возле конечной остановки, я пошел прогуляться. До отправления рейсового «Икаруса» оставалось еще около часа, и я решил навестить своего старого знакомого, – здоровенный, обугленный, с выжженной сердцевиной обрубок тополя.

Лесная тропинка петляла, отходя почти под прямым углом от шоссе, тая в густом подлеске. Я всегда удивлялся одному факту, – вот уже три года, как мне удалось случайно набрести на это замечательное место, и, по крайней мере, раз в неделю я ходил по этой самой тропинке. Но узкая желтая дорожка ничуть не увеличилась, исчезая за пятьдесят-шестьдесят шагов до Грозовой Плеши, – так я назвал небольшую полянку, где и стоял обгоревший пень.

Сгорел тополь не от рук людей, а скорее уж от рук богов, или стихии, – кому как нравится. Его сожгли молнии. Только на моей памяти в него попали три, а одну я даже видел. Лиловая, петляющая как помесь змеи и хлыста, она сорвалась с надвигающейся грозовой тучи и впилась в то, что осталось от многострадального дерева. Тогда я хотел сбить пламя сам, но мощный ливень, хлынувший с небес через минуту после удара молнии, наглядно продемонстрировал, что из него лучший пожарный, чем я.

Вспомнил я и свои последние слова, обращенные к мистическому пню, который уже давно был для меня чем-то вроде духовника:

«Три года я здесь околачиваюсь, а в тебя все молнии мечут! Интересно, а сколько раз до меня в тебя их небеса швыряли, а? Ведь нашел-то я тебя уже пнем, а не красавцем-тополем! Не любят тебя боги, как и меня, впрочем. Хотя, тебя все же больше, – я ведь еще не покрылся углем на десяток сантиметров вглубь. Но, может, так бы и лучше было. Надоело, знаешь, жить только для того, чтобы есть, пить да таскать в дом всякий хлам, который все равно не нужен. Смысл мне нужен в этой жизни, вот что! А его нет, и быть не может. Пусть не слишком уж высокий, но хотя бы такой, ради которого стоит побороться даже с судьбой. Ведь большинство людей на этой замшелой планетке живут только для того, чтобы умереть. Красиво, с золотой бахромой на покрывале гроба, под звук большого похоронного оркестра и плач женщин. Вот только никто этого не понимает, а я, – на свою беду, – кажется, понял. И что же мне делать с этим знанием, Сгоревший?»

Я встряхнулся. Боль в висках понемногу спадала, но память наотрез отказывалась подсказывать, что же было дальше. Моя рука по старой привычке попыталась стереть со лба выступившие от усилий капельки пота и…

– Эй, а где мои волосы?! – непроизвольно вырвалось у меня, когда я обнаружил, что моя пышная светло-русая шевелюра начисто отсутствовала.

– О них ты будешь потом плакать, а пока тебе пора выбираться из этого каменного мешка!

Тихий, немного беспокойный голос заставил меня подпрыгнуть от неожиданности. Оглянувшись на звук, я увидел странную зыбкую тень на стене в свете факелов. Это была не моя тень, к тому же она шевелилась и явно жила своей собственной жизнью.

– Ты кто? – ошарашено спросил я. Должен признать, что на меня, бывает, находит блажь поболтать с самим собой или, скажем, с тем пнем. Но с тенью!

– Нет времени на объяснения, – отрезала тень. – Встань и подойди ко мне.

– Зачем? – слегка насторожился, покрепче цепляясь за край каменного блока.

– Я помогу тебе выбраться отсюда, – терпеливо пояснила моя странная собеседница. – И пошевеливайся! – добавила она уже более резко.

Соскочив на пол, я прошлепал босыми ногами к колышущемуся силуэту на стене.

– Ну, и что дальше? – спросил я, стараясь не дрожать от холода.

– Шагни в меня.

– То есть? – не понял я, глупо уставившись в каменную кладку.

– Просто шагни и не задавай вопросов! – раздраженно ответила тень.

– Но… – начал, было, я сопротивляться, явственно представляя себе, как с размаху влечу носом в гранит, и тут был прерван:

– Так. Ты хочешь отсюда выбраться и получить ответы на свои вопросы, или ты предпочитаешь тихо сдохнуть от голода в замурованной камере?!

– Все! Иду, – быстро откликнулся я, и, выставив руки перед собой, шагнул в тень.

… – Вставайте, молодой человек, вставайте! Некогда отдыхать!

Уже совсем не тихий, а вполне громкий и сердитый голос тени сдернул с меня нахлынувшую странную дремоту. Открыв глаза, я молча уставился в высокое, ясное, без единого облачка небо и вдруг сообразил, что лежу на чем-то холодном и донельзя твердом.

– Вставай же! – нетерпеливо поторопил меня невысокий старик, закутанный в плотную длинную серо-серебристую одежду, в которой я с удивлением узнал мантию волшебников, которых часто изображали художники-иллюстраторы на обложках книг моих соотечественников-писателей.

Но мне было не до рассматривания чужих одежд. Приплясывая босыми ногами на холодном каменном карнизе высоченной горной гряды, я, наконец, понял, что одет исключительно в одни штаны из грубой, черного цвета, ткани.

– Держи! – старик бросил мне извлеченный из объемистой сумки ворох одежды.

– Господи, это что, из театральной костюмерной?! – разбирая вещи, воскликнул я, обнаружив большой прямоугольный кусок какой-то теплой материи с петлями в уголках, предназначенных явно для крепления на плечах. Судя по всему, это был плащ.