После долгой разлуки
Шрифт:
— Лючио, — умоляла она, рыдая. — Лючио, пожалуйста! Я твоя мама. Мама. Давай я возьму тебя на ручки…
Он словно не слышал ее. Лицо его превратилось в маску ужаса, рот был широко открыт, из глаз лились потоки слез.
Бьянка попыталась обнять Лючио, но он оттолкнул ее с такой силой, что она упала бы, если бы Стефано не подхватил ее.
— Лючио… — рыдала Бьянка.
Это была сцена из ада, воплощение мучительного горя и страха.
— Сделай что-нибудь, — сказал Стефано сдавленным
Она села рядом с Лючио на кровать, положила руку на его содрогавшиеся плечи. Другой рукой она поймала взметнувшийся кулачок и твердо, но спокойно положила его мальчику на колени.
— Все хорошо, Лючио, — сказала она тихим голосом. — Тебе страшно. Ты в отчаянии. Но все это хорошо. — (Лючио напрягся, тело его по-прежнему дрожало.) — И тебе не надо останавливаться. Ты весь дрожишь, ну и пусть. Ты плачешь — и это хорошо.
Аллегра чувствовала на себе взгляд Стефано и понимала, что говорит эти слова не только Лючио, но и себе.
Она продолжала тихо говорить слова одобрения, гася эмоции, бурлившие в мальчике, пока он не приник к ее плечу и не стал засыпать. В последний момент, перед тем как окончательно уснуть, он открыл глаза и прямо взглянул Аллегре в лицо.
— Я видел, — прошептал он еле слышно. — Я видел и убежал.
Аллегра застыла в шоке, а Лючио крепко уснул. Бьянка прижала его к себе, беззвучно рыдая.
— Он заговорил, — прошептала Бьянка, округлив глаза. — Он заговорил. Что он сказал? Он… он?.. — голос ее сорвался.
— Это шаг в правильном направлении, — сказала ей Аллегра. — Это хорошо.
Она повернулась к двери, ожидая увидеть Стефано, его облегченную улыбку, но тот уже ушел.
Аллегра медленно побрела по коридору, ощущая боль каждой клеточкой тела, каждой частицей души.
У Лючио начался процесс выздоровления. Ей надо увидеть Стефано и поговорить с ним о том, что произошло.
Внизу его не было; комнаты были темны и пусты. Она заглянула в студию и увидела разбросанные на полу кисточки и разбитый стакан.
После минутного колебания она пошла в другой конец коридора и в нерешительности остановилась перед закрытой дверью его спальни. Наконец постучала в дверь.
Прошла долгая тяжелая секунда, и Стефано открыл дверь. Сердце Аллегры упало, когда она его увидела. Это выражение лица было хорошо ей знакомо, и она ненавидела его.
Он едва заметно улыбнулся, глаза его были непроницаемыми.
— Стефано…
— С Лючио все в порядке? — спросил он, и она кивнула.
— Я понимаю, что это тяжело видеть, но освобождение подавленных эмоций — шаг в правильном направлении.
— Сегодня вечер катарсиса для всех, — согласился он со знакомой, едва
— Стефано… — (Он ждал, подняв брови, положив руку на дверной косяк и перегораживая ей вход.) — Можно мне войти?
— Думаю, не стоит.
— Почему ты не пускаешь меня? — спросила она и услышала боль в своем голосе.
— То, что произошло между нами, было ошибкой. И это не должно… — Он помедлил, и она воспользовалась паузой.
— Мы злились, — тихо сказала она. — И это было неправильно. Я знаю, но…
Стефано пожал плечами.
— Очень хорошо, что мы остановились. Что Лючио остановил нас.
— Почему?
Он покачал головой.
— Аллегра, мы договорились забыть о нашем прошлом, быть друзьями. Поэтому оставим эти разговоры.
Глаза Аллегры наполнились слезами, пальцы сжались в кулаки. Ей захотелось закричать: «Я люблю тебя!» — но она не смогла.
— Неужели ты действительно этого хочешь? — задыхаясь, спросила она.
— Да, — произнес он одно-единственное убийственное слово и осторожно — очень осторожно — закрыл перед нею дверь.
Прислонившись к двери с другой стороны, Стефано слушал прерывистое дыхание Аллегры.
Он сделал ей больно. Он знал это, и ему было жалко ее.
Чертовски жалко, но это необходимо.
Он не позволит ей любить себя, не позволит светиться надежде и вере в ее глазах. Ведь он не может дать ей того, что ей нужно. Любовь его ничего не стоит, и в конце концов он разочарует ее — и себя.
Он закрыл глаза. Ему безумно хотелось обнять ее, поцеловать и сказать, что он хочет ее, невзирая ни на что.
Его пальцы коснулись дверной ручки. Он больно закусил губу, глаза его по-прежнему были закрыты.
И тогда он услышал в коридоре ее медленные удаляющиеся шаги.
Она уходила.
Стефано оттолкнулся от двери, опустился на кровать, запустив руку в волосы. Ему было больно.
Так будет лучше, сказал он себе, отчаянно пытаясь поверить в это.
На следующее утро небо было чистое и светлое, солнечные лучи проникли в комнату, наполнив ее ярким светом.
Аллегра очнулась от тревожного сна. Волосы ее были спутаны, все тело ломило от боли. Но больше всего болело ее сердце.
Когда Стефано закрыл перед нею дверь, он не ответил на ее безмолвный вопрос: «Ты любишь меня?» Но почему? Почему?
Аллегра села на кровати, обхватив руками колени. Она так долго верила в то, что Стефано не любит ее. И эта мысль позволяла ей сохранять хрупкое душевное равновесие. Она цеплялась за нее, потому что это было оправданием ее собственных действий, ее собственных чувств.