После Куликовской битвы
Шрифт:
Существует, однако, тип поземельных документов, содержащий в формуляре абсолютно такое же клятвенное обещание не нарушать сделку «никоторою хитростию». Это не купчие грамоты, закрепляющие «ввеки» акты купли-продажи, а документы на временное пожалование феодалом, как правило, духовным, владения слуге-грамотчику в пожизненное, иногда с детьми «до живота их», держание с последующим возвратом прекария и обязательством не отчуждать, не осваивать и не продавать владение [567] .
567
АФЗХ. Ч. 1. С. 52–53, 55–56, 114, 192–193, 266–267; Ч. 3. С. 74–75. Подробнее об актах, закрепляющих прекарные отношения, см.: Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV–XV вв. Ч. 2. С. 83–84.
Так что с определенной долей уверенности можно говорить о том, что клятва «купли» 1483 г., скорее всего, свидетельствует в пользу отсутствия собственно акта купли-продажи части рязанского удела Москве.
Наконец,
568
ДДГ. С. 195–196, 199.
B. П. Загоровский объяснял отсутствие в документе сведений о рязанской «купле» чисто канцелярскими причинами, тем, что сделка была совершена перед самой кончиной великого князя московского, уже после составления духовной, почему ее и не успели внести в завещание [569] . Такое предположение представляется маловероятным, если вспомнить практику постоянного переписывания, в случае изменения домениальных владений, великокняжеских духовных [570] , а также о существовании в делопроизводственном обороте великокняжеской канцелярии так называемых «приписных грамот», прилагавшихся к основному тексту завещания в случае необходимости его расширения [571] .
569
Загоровский В. П. История вхождения Центрального Черноземья в состав Российского государства в XVI в. С. 25–27.
570
Юрганов А. Л. О дате написания завещания Ивана Грозного // ВИ. 1993. № 6. С. 126–127.
571
«Приписная грамота», несомненно, составленная позже основного текста завещания («Се аз… пишу сию душевную приписную грамоту, что есмь писал болшую свою душевную грамоту… И чего есмь в ту… не вписал, и аз в сю… в приписную написал»), приложена и к духовной Василия Васильевича (ДДГ. С. 198), но и в ней ничего не говорится о «купле».
Завещание московского князя было составлено в промежутке между началом мая 1461 и концом марта 1462 гг. [572] В документе «четко прослеживаются итоги борьбы за единовластие в Северо-Восточной Руси 20-50-х гг. XV в. Великий князь отныне становится господином не только земель, „по старине“ принадлежавших его семье» [573] . И, тем не менее, констатируем, что о важнейшем и масштабном приобретении Москвы за Окой вспомнил много лет спустя сын покупателя, взявший к тому же с наследника продавца странное обязательство «не подъискивати… никоторою хитростью» результаты, казалось бы, оформленной сделки.
572
Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV–XV вв. Т. 1. С. 158–159.
573
Подробнее см. Зимин А. А. Витязь на распутье. Феодальная война в России XV в. C. 185–187.
Разумеется, датировка собственно «купли» и духовной грамоты вряд ли могли совпасть. Речь идет лишь о юридической фиксации акта продажи Рязанью части удела Москве. Только в октябре 1483 г., например, Иван III закрепил жалованной разводной грамотой волоцкому князю Борису Васильевичу размежевание собственных новгородских владений с ржевскими младшего брата, причем со ссылкой на волю скончавшегося двадцатью годами ранее великого князя Василия Васильевича: «А говоришь, что… пришли к тебе (земли. – А. Л.) от нашего отца» [574] .
574
ДДГ. С.290; Кучкин В. А. Межевание 1483 г. и вопрос о древней новгородско-смоленской границе // Новгородский исторический сборник. Т. 2 (11). Л., 1984. С. 165–176.
Как представляется, объяснение всех странностей с «куплей» необходимо искать в особенностях, если не уникальном характере, отношений московского и рязанского великокняжеских домов в XV в. С вокняжением в 1402 г. Федора Ольговича «дальнейшая история Рязани представляет только постепенный переход к окончательному соединению с Москвою» [575] . Для Великого княжества Рязанского этот «постепенный переход» растянулся более чем на столетие, но, вплоть до 1521 г., года включения Рязани в число владений Московского княжества, оно сохраняло, последним из государственных образований, родившихся в домонгольскую эпоху на обломках Киевской Руси, формальную политическую самостоятельность [576] . При этом истоки «соединения» берут свое начало фактически в эпоху Куликовской битвы.
575
Иловайский Д. И. История Рязанского княжества. С. 137.
576
Ср.: «Тенденция разрастания (в XV в. – А. Л.) союзно-вассальных обязательств рязанского князя в его отношениях с московским великим князем несомненна. Параллельно усиливаются патрональные черты в действиях московского государя… причем формально рязанский князь и здесь сохраняет свои полномочия» (Назаров В. Д. Рюриковичи Северо-Восточной Руси в XV в. (о типологии и динамике княжеских статусов. С. 395).
Московско-рязанский «мир вечныи» был закреплен браком 1386–1387 гг. Федора Ольговича и Софии Дмитриевны, возможно всего лишь вторым в долгой истории Москвы и Рязани [577] . Брак сообщил московско-рязанским межгосударственным отношениям своеобразный семейный характер, тем более, что в дальнейшем семейные связи укреплялись и постоянно «подпитывались» иными браками, необязательно прямыми, но, так или иначе, ставившими наследников Дмитрия Ивановича и Олега Ивановича в близко родственные отношения.
577
Ср.: Кучкин В. А. Княгиня Анна – тетка Симеона Гордого // Исследования по источниковедению истории России (до 1917 г.). М.1993. С. 8–9.
В 1400 г. младший брат великого князя московского Василия Дмитриевича, Юрий Дмитриевич, получивший после кончины отца в удел Звенигород и Галич, вступил в брак со смоленской княжной, «женися… в Москве у князь у Юрьи Святославичя Смоленьского, поят дщерь именем Анастасию» [578] . Анастасия Юрьевна, в свою очередь, приходилась внучкой Олегу Ивановичу Рязанскому, тестю отца невесты, и двоюродной племянницей великой княгине рязанской Софии Дмитриевне. Таким образом, Василий и Юрий Дмитриевичи через общую сестру и жену второго были связаны двойным родством с рязанским домом. В пору московской свадьбы князя Юрия Дмитриевича его тесть, изгнанный Витовтом в 1396 г. из Смоленска, нашел убежище в Рязани [579] .
578
ПСРЛ. Т. 6. С. 131; Т. 25. С. 229.
579
ПСРЛ. Т. 5. С. 257; Т. 20. Ч. 1. С. 217; Т. 25. С. 225.
Год спустя другая внучка Олега Ивановича, рязанская княжна Василиса, дочь Федора Ольговича и Софии Дмитриевны, была выдана замуж за старшего сына серпуховского князя Владимира Андреевича, Ивана Владимировича [580] . Московская свадьба 1401 г. скрепила пошатнувшиеся было после смерти Дмитрия Ивановича устойчивые союзнические отношения Владимира Андреевича с двоюродным племянником, великим князем московским Василием Дмитриевичем, родным дядей невесты [581] .
580
ПСРЛ. Т. 6. С. 131 (здесь имя рязанской княжны – Васса); Т. 8. С. 75; Т. 11–12. С. 185.
581
Подробнее: Кучкин В. А. Сподвижник Дмитрия Донского // ВИ. 1979. № 8. С. 111. 115–116.
Во время вспыхнувшей четверть века спустя войны двух ветвей дома московских Калитовичей за московский стол великий князь рязанский Иван Федорович, связанный родственными узами с обеими сторонами конфликта, был вовлечен в него как младший союзник то одной из них, то другой. Показательно в этом отношении докончание 1434 г. занявшего на короткое время Москву князя Юрия Дмитриевича, дяди по матери великого князя рязанского со своим племянником. Договаривающиеся стороны титулуют друг-друга в документе не только, как это обычно принято, «братом стареишим» и «братом молодшим», но также «дядей» и «братычем» («братаничем») – признак преобладания родственных отношений над иерархическими [582] . При этом выясняется, что «братыч» ранее пребывал в таких же союзных отношениях с собственным двоюродным братом и соперником «дяди», великим князем московским Василием Васильевичем, в составе армии которого рязанцы громили галицкие вотчины Юрия Дмитриевича [583] .
582
Ср.: Хорошкееич А. Л. Документы начала XV в. о русско-литовских отношениях // Культурные связи России и Польши XI-ХХ вв. М., 1998. С. 44.
583
ДДГ. С. 84, 86 («братыч», «братанич» – племянник: Сл. РЯ XI–XVII вв. Вып. 1. С. 319).