После майдана. Записки президента. 2005-2006
Шрифт:
– Мы все понимаем. Китайцы Срединной империи когда-то не признавали самого наличия других стран. Все, мол, наше, все принадлежит нашему хозяину. Примерно так некоторые россияне смотрят на страны СНГ, в том числе на Украину. Мы понимаем, что строительство этой дамбы есть одно из таких действий. Кое у кого в России есть жажда имперского самоутверждения… Мы сожалеем, что самоутверждаются за наш счет, но нам ясно, почему именно Украина избрана для этого. Без Украины ведь не было, нет и не может быть империи - никакой, ни обычной, ни «либеральной».
– Сколько тут все-таки, по-вашему, политики и сколько эмоций? В глаза бросается задиристость на обоих берегах…
– Мы уже двенадцать лет видим людей, которые просто не в силах скрыть свое огорчение тем, что Украина «от них» ушла. Они не понимают даже, что это надо скрывать в приличном обществе… Нельзя не посочувствовать руководству России, которое, как мы с прискорбием наблюдаем, вынуждено подчас считаться с неоколониальными настроениями в российском обществе, в российском правящем классе, в российском генералитете… Мы заявляем сегодня со всей определенностью: друзей у нас больше там, где их больше, а больше их там, где больше демократии. Чем ближе дамба к нашим берегам, тем ближе мы по своему настроению к Европе, к Западу в целом - так образно можно определить то, что делается сегодня в наших головах.
– А что может измениться во внутренней политике Украины?
– Как и следовало ожидать, очередное посягательство на наши интересы и наше достоинство заметно сплотило жителей Украины. Причем подчеркну: независимо от их домашнего языка. На русском языке действиями «краснодарских властей» возмущаются подчас громче, чем на украинском. Тузла явно служит делу консолидации украинской политической нации. Но такие способы консолидации, при всей их эффективности, - не наш выбор. Мы хотели бы консолидироваться, и мы будем консолидироваться на другой, более спокойной, более творческой основе - на основе мирного развития нашей государственности, на основе общей заботы об экономическом росте.
– Когда слушаешь ваших противников из рядов украинской политической оппозиции, трудно верится в «общую заботу»…
– Вы коснулись больного места. Я ничего не идеализирую. Я говорю своим противникам: давайте вспомним сегодня всю историю внутриукраинских раздоров. Всю историю!… Вспомним 1991 год, политическую жизнь Украины после поражения ГКЧП. Что было бы, если бы тогда ведущие политики Украины, как говорится, мертвой хваткой вцепились друг в друга, вместо того чтобы сообща добиваться независимости? Сейчас такие люди есть, они явно склонны вести политическую борьбу на уничтожение противника. Вот к ним я и обращаюсь в наших «домашних» разговорах: не будем никого искушать борьбой на взаимное уничтожение. Обращаюсь я к ним миролюбиво, но - с позиции силы. Эта сила - Конституция страны и общественное мнение: я чувствую, к чему оно склоняется.
Кое- кому показалось, что «стоянию на Тузле» я придал слишком большое, слишком принципиальное значение. Да, я это расценил как появление вопиющего неуважения к Украине. Мне не было дела (нет и сейчас) до журналистской версии, согласно которой российская власть просто хотела устроить чисто пропагандистскую акцию для внутреннего пользования в предвыборной ситуации. Ребята помешались на «пиаре», иногда видят его там, где присутствует кое-что другое. Решение засыпать тузлинский пролив было не пропагандистским, а стратегическим. Хорош бы я был президент, если бы не увидел этого с первого взгляда! Серьезнейший стратегический ход. Если бы Тузлу соединили с российским материком, сразу был бы создан прецедент пересмотра государственной границы. В Украину вдвинулась бы российская территория -вот что означала бы эта дамба. Я это, повторяю, хорошо понимал. Для демонстрации этого понимания и для решения возникшей проблемы я и прервал свой официальный заграничный визит и сам взялся «разруливать» ситуацию. Это само по себе явилось холодным душем для тех российских сил, которые стояли за возникшим кризисом. Они увидели, что заигрались.
Интервью «Известиям» было одним из моих самых резких выступлений в адрес России за все президентские годы. И я несколько удивился, что со стороны Москвы не последовало никакой реакции. Это можно было расценить как предложение «замять вопрос для ясности». Ведь иначе я сказал бы: «Ну хорошо, я готов взять назад свои резкие слова. Но тогда вы дайте полное и реальное объяснение всей истории. Почему вдруг нагнали столько техники? Почему стали работать так, как саперы под огнем? Почему подняли антиукраинскую истерию в своих СМИ? С какой это стати укрепление пятачка морского берега стало вдруг делом такой национально-патриотической важности?»
В одном комментарии содержались следующие обобщения: «Так делается история. Даже если правы те, кто думает, что «стояние на Тузле» выдумали Кремль и Банковая в обоюдных рекламных интересах, и даже если все разрешится самым благоприятным образом для обеих сторон, история независимой Украины отныне будет делиться на «до Тузлы» и «после Тузлы». За несколько дней Украина стала другой страной, хотя все это заметят, может быть, даже не завтра. Сделан огромный шаг в консолидации украинской политической нации. Эта нация вдруг осознала, что ей действительно нужна армия, и армия настоящая, со всем, что отсюда следует во внутренней и особенно во внешней политике. Можно, наверное, сказать, что Украина, наконец, нашла свою внешнюю политику. С иллюзиями и беспечностью покончено раз и навсегда. «К концу моего второго президентского срока наступило отрезвление», - мог бы сказать Леонид Кучма, и с ним согласились бы многие… Российский «геополитик» Дугин не зря отметил, что после Тузлы у русских появилась украинофобия и что это «просто катастрофа». Он имеет в виду катастрофу для России: если до сих пор Россия просто обижалась на оставившего ее «хохла» и надеялась вернуть его в «общий дом», то теперь она его ненавидит, потому что поняла: он таки не вернется».
Один мой однокашник по университету выразился так: «Русские тебя, старик, проверяли на вшивость». Я чуть-чуть обиделся: «Во-первых, почему на вшивость? Во-вторых, почему персонально меня, а не государство, не страну?» Одно из этих возражений он принял: «Насчет вшивости я неточно выразился, согласен. Проверяли на стойкость - не на вшивость. Но проверяли не государство, не страну, а тебя. Почему именно тебя - тебе и думать». Мне известна точка зрения, согласно которой на Тузле Москва опробовала свою новую украинскую политику. Эта точка зрения близка к той, которой придерживается мой однокашник. Мол, проверяя на стойкость Президента Украины, одновременно провели рабочее испытание нового курса в отношении его страны.
Смысл этого курса - в переходе к жесткому давлению на всех направлениях и к проведению крупных операций экспансионистского характера. Получится взять Тузлу - настанет очередь Крыма.
Не думаю, что команду давал непосредственно Путин. Вряд ли он был посвящен в замысел и его детали. Он мог, немного послушав инициаторов, махнуть рукой, каковой жест можно было расценить двояко: и как «отстаньте от меня с этим мелким вопросом», и как «согласен, действуйте». Так или иначе, работы по строительству дамбы были прекращены. В разговорах с Путиным я не возвращался к этой теме. Мне было понятно щекотливое положение, в которое его поставили или в котором он оказался. Правдоподобного объяснения в этом случае просто не могло быть. Ни с того ни с сего, без предварительного обсуждения и даже оповещения, на пятачке морского берега, в непосредственной близости от государственной границы, сосредотачивается огромное количество техники, разворачивается явно провокационное строительство, поднимается шовинистическая антиукраинская истерия в СМИ…
Ну как это все, не краснея, объяснять решением защитить свою, российскую, часть берега от разрушительного воздействия морской волны или течения?! Между тем как раз на этой позиции и стояла российская сторона во всех разговорах и переговорах с нами. Я, повторяю, их понимал. Ничего другого придумать было невозможно. Даже я на их месте ничего другого не придумал бы, хотя и являюсь в глазах некоторых своих российских «биографов» большим хитрецом. На них большое впечатление произвело то место в моей книге «Украина - не Россия», где я рассказываю о казацком ватажке Головатом и его петербургской миссии, по итогам которой запорожцы получили разрешение поселиться на Кубани. После этого мне не раз приходилось читать, что Головатый - мой любимый герой украинской истории, потому что я сам такой.