После майдана. Записки президента. 2005-2006
Шрифт:
Почему американцы так преуспели в развитии своей электроники? Потому что разработки, появившиеся в авиации, в ракетной технике, очень быстро стали использоваться в гражданской экономике, в производстве товаров народного потребления. Эти технологии и товары захлестнули весь мир. А мы со своими допотопными гражданскими технологиями оказались у разбитого корыта. В свое время я с огорчением смотрел на советские телевизоры и радиоприемники, потому что хорошо представлял себе, какими они могли бы быть, если бы не наша ограниченность и страхи. Рутинное газетное сообщение («Сегодня», 23 мая 2006): «Часть американских фирм уже обратилась в специальное управление геодезии и картографии США за разрешением получения лицензии на производство и запуск космических аппаратов дистанционного зондирования Земли с разрешающей способностью 0,25 м, что сопоставимо с возможностями военных спутников-разведчиков».
27 июля
Конечно, продажа «Криворожстали» на аукционе - успех. Но это сиюминутный успех. Как говорится, сорвали куш. После этого не мешает посмотреть на него с точки зрения государственной стратегии, выбора дальнейшего пути. Значит, что - продаем все, что может быть куплено? И пусть потом наши дела за нас решают другие? Или все-таки продолжаем создавать свой отечественный капитал, своих капиталистов, с тем чтобы по мере накопления денег они вкладывали их в высокие технологии? Я не противник иностранного капитала. Все, что мог, делал для привлечения его в нашу экономику. Но есть грань, которую переходить нельзя. Ее нужно угадывать особым чутьем политика. Черно-белый подход не годится. В России, по-моему, еще со времен Ельцина действует неписаное правило: стратегические объекты иностранцам не продавать. Немцы вон тоже отказали россиянам в продаже 20 процентов своего «Телекома». Если металлургический гигант находится в руках наших предпринимателей и там появляются необходимые финансовые ресурсы, то можно позаботиться, чтобы их не вывозили из страны, как обычно поступают иностранцы, а инвестировали в смежные отрасли. Так пытается поступать Россия: капитал переливается, например, из нефтегазового комплекса в машиностроение. Делается это инструментами фискальной политики. У нас должны быть реальные программы, согласованные с крупным бизнесом. Государство приглашает капиталиста: вот есть такая программа, вот такие условия, они должны тебе понравиться - давай, участвуй.
Я думаю, например, о сельскохозяйственном машиностроении. Страна в известном смысле аграрная, а все покупает за рубежом: и трактора, и сеялки-веялки, и комбайны. Мы не можем сегодня сделать автомобиль мирового класса, потому что это требует немыслимых для нас затрат. Такой автомобиль может стать итоговым воплощением целой исторической эпохи в развитии страны. Но приличные трактора, комбайны, сеялки мы в состоянии делать уже сейчас, и делаем, но мало, нет крупных серий, а их нет, потому что нет заказов, а значит, и денег.
28 июля
Анатолий Степанович Гальчинский в своих работах ссылается на таких экономистов, как австрийцы Хайек и Мизес. По его рекомендации я читал обоих. У Мизеса меня до глубины души проняла его позиция по вопросу о социальном и, в частности, медицинском страховании. Ничего подобного в литературе мне не попадалось. Я не ожидал, что были люди с такой позицией - и когда! В начале прошлого века. Мизес в пух и прах, причем опираясь на статистику и научные исследования, разбил то, чем едва ли не больше всего гордились немцы: их первую в мире систему государственного социального страхования, созданную при Бисмарке в 1883 - 1889 годах. Мизес замахнулся даже на «святая святых» - на пособия по болезни.
«Не существует отчетливой границы между здоровьем и болезнью, - писал он.
– Болезнь неким образом зависит от сознательной воли и подсознательно действующих психических сил… Так вся идея о возможности отделить с помощью медицинских обследований больных от здоровых и симулянтов, а трудоспособных - от инвалидов оказалась несостоятельной… Разрушительные свойства системы страхования по болезни и от несчастных случаев заключались прежде всего в том, что система поощряла несчастные случаи и болезни, замедляла выздоровление и зачастую создавала (или по крайней мере усиливала и растягивала во времени) функциональные нарушения, которые следуют обычно за болезнью или несчастным случаем… Сейчас уже нельзя отрицать, что травматические неврозы есть результат социального законодательства. Статистика показывает, что застрахованные пациенты преодолевают последствия травм
Мизес убедительно показывает, что безработица - это «проблема заработной платы, а не работы. От безработицы так же нельзя застраховать, как, например, от затруднений со сбытом товаров». Более того, «помощь безработным и есть то самое, что порождает безработицу как постоянное явление… Безработица в капиталистических странах существует потому, что политика правительств и профсоюзов направлена на поддержание такого уровня заработной платы, который не соответствует существующей производительности труда». Мизес с горечью констатирует, что многие люди искренне не понимают, что «помощь жертвам - пособия по безработице и общественные работы - ведет только к проеданию капитала, а оно со временем отзовется дальнейшим снижением уровня заработной платы».
Чем же объяснялась такая «бесчувственность» этого великого экономиста, разоблачителя социализма, одного из самых здравых людей не только своего времени? Он понимал и пытался объяснить всем, что бесплатным бывает только сыр в мышеловке. Все блага, которыми немецкое государство осчастливливает рабочего, берутся из его же кармана. Это является фактом даже в том случае, если страховые взносы делает не сам рабочий, а предприятие: «То, что уплачивает предприниматель в страховые фонды, - это всего лишь налог на предельную производительность труда, а значит, и средство сокращения денежной заработной платы». (Людвиг фон Мизес. Социализм. Экономический и социологический анализ. Москва. 1993. Стр. 303-310).
Понимаю, какой «наезд» могут сделать на меня за эти цитаты поборники социальной справедливости. Особенно - профессиональные поборники. Но мне хотелось все-таки чуть-чуть расширить кругозор тех людей, которые слушают их недостаточно критически. Невозможно ведь отрицать хотя бы тот факт, что из страховых фондов рабочий получет, в виде пособий по болезни и пр., не все, что было у него взято, а за большим минусом - ведь надо содержать огромный бюрократический распределительный аппарат.
Когда читаешь Мизеса и других крупных экономистов-либералов прошлого и прилагаешь их выкладки к Украине, невольно пытаешься представить себе, какой была бы их реакция на нашу действительность. Слишком все-таки велик заряд левой демагогии и иждивенческих настроений в обществе. Слишком много выдержки, здравомыслия, ответственности и порядочности требуется от руководства, чтобы удерживать страну от расточительства, от проедания капитала. Первые же дни после победы Ющенко-Тимошенко это показали. Было ясно, что выручку от перепродажи «Криворожстали» проедят, растранжирят. Так и вышло. Сегодня это открыто констатируют сами «оранжевые» революционеры. Пытаются разобраться, куда ушли деньги, - и никак у них не получается. Обсуждают вопрос о создании следственной комиссии. Вспоминаю их любимое слово: «Ганьба!».
Мизес был бы сильно огорчен таким развитием событий, тем более что Украина ему не была чужда. Он начинал свою научную деятельность с исследования социально-экономических реалий Галичины, входившей тогда в Австро-Венгерскую империю.
С этой точки зрения одним из наиболее неприятных последствий «оранжевой революции», можно считать окончательное оформление блока Юлии Тимошенко (БЮТ) в партию откровенно левого толка. Она даже просится теперь в Социнтерн. Правда, «солидаризм» Юлии может ослабить позиции коммунистов и социалистов, но это не утешает. Ведь как социальный демагог, как популист Юлия намного сильнее Мороза, Симоненко и Витренко вместе взятых. Речь уже приходится вести не о левом крыле украинского политического спектра, а о чем-то левацком.
Очень хорошо помню, какой убежденной рыночницей она была в свою бытность вице-премьером. Это было естественно. Ведь именно рынок сделал ее «газовой принцессой». Такой она, конечно, и осталась. По своим интересам, подходам, понятиям она была и остается руководителем крупной украинской бизнес-корпорации начала-середины девяностых годов. Бизнес-корпорации со всеми ее схемами и способами достижения успехов. На первом месте среди этих способов: соответствующие связи и предельная бесцеремонность в отношениях с конкурентами. Для этого нужны именно те личные качества, которыми обладает Юлия Владимировна: энергия, упорство, особая гибкость - та самая гибкость, которая потом позволила ей стать такой «солидаристкой», что сама Роза Люксембург протягивает ей сейчас руку из красного 1918 года.