После нас - хоть потом
Шрифт:
– Так чего их теперь искать-то?
– недовольно спросил тот, что со смоляным светочем.
– Слышь, Пепелюга… Они уж наверняка в слободке давно…
– Да не могли они далеко уйти!..
– взвыл Докука.
– А ты почем знаешь?
– недобро прищурился главарь.
– Ты же спал, говоришь!..
– Так а костерок-то!
– быстро нашелся тот.
– Костерок-то погаснуть - не успел! Значит, совсем недолго я спал…
Переругиваясь, скрылись за другим ледяным горбом, однако шаги их и голоса долго еще отдавались в гулкой ночи.
– Светил
Погорелица вздохнула и с досадой потерла замерзший нос.
– Зря… - признала она с сожалением.
– Надо было мне и его развязать… Ну что, берендей? Как тебя звать-то?
Кудыка сказал. Погорелица уставилась на него в радостном изумлении.
– Правда, что ль? Так это, выходит, от тебя жена с греками сбежала? Ну все, берендей, пропал ты! Такого мужика я не выпущу… У тебя вон, сказывают, и дом двупрясельный, и печка кирпичная…
– Тебя-то саму как зовут?
– буркнул Кудыка.
– Чернавой величают… - не без гордости ответила та.
Чернава? А ведь точно - ворожея… Слыхал про нее Кудыка, и не раз. Сам боярин ее о прошлом годе в терем призывал - шишимору вывести… Что ж теперь делать-то? Не возьмешь в жены - воду в ложке заморозит, порчу наведет… А возьмешь - и того хуже. Как с такой жить прикажешь?..
И принялся древорез вспоминать в смятении все, что знал о ворожеях и ведьмах. Бить их можно только тележной осью, при каждом ударе приговаривая: «Раз!..» Скажешь: «Два!» - изломает… Потом еще врут: наотмашь их тоже бить нельзя - только от себя. Ударишь от себя - рассыплется… Да врут, наверное!..
Но, конечно, кабы не Чернава, нипочем бы не выбрался Кудыка из развалин мертвого города. То ли и впрямь она умела глаза отводить, то ли просто хорошо знала здесь каждый взгорбок и каждую ямку. Был случай, когда, затаившись, они пропустили ватагу погорельцев в каких-нибудь двух переплевах от своего укрытия. Обитатели развалин возвращались к землянкам усталые и сильно раздраженные. Докуку они вели с собой, награждая его время от времени к превеликому Кудыкиному злорадству тычками да затрещинами.
Когда же наконец похожие на кладбище горбатые развалины остались за долгой извилистой ложбиной, в которую обратился ныне внешний ров, небо на востоке уже опушилось розовым заревом. Там, за синеватыми Кудыкиными горами разгоралось, готовясь взмыть над страной берендеев, светлое и тресветлое наше солнышко. Обозначилась впереди поросшая дымами слободка, блеснуло за ней зеркало никогда не замерзающей Вытеклы.
Чернава повернулась к алеющему востоку, потянулась с хрустом, повела плечами.
– Эх, умоюсь… - мечтательно пообещала она просыпающемуся солнышку и лукаво глянула через плечо.
– А что, Кудыка, справишь мне шубейку на беличьих пупках?
– На пупках не осилю, а сторожковую [50] справлю… - со вздохом отозвался тот.
– Только ты, слышь, больно-то явно не ворожи теперь… У нас в слободке этого не любят…
– Хватит, - сказала она радостно.
– Отворожила… Надоело мне все, Кудыка! Грязь надоела, холод… Летом оно вроде бы и ничего, а вот зимой тут у вас стужа - прямо как в Черной Сумеречи…
Просияв, взметнулось в небо красно солнышко с блуждающим по ясному лику темным пятном, и подумалось вдруг Кудыке, что неспроста все неудачи в последнее время выпадают именно на нечетные дни. С того самого утра после неслыханно долгой ночи жизнь у берендеев пошла кувырком…
Оба еще раз поглядели на ласковое, пусть даже и меченное пятном светило и двинулись в сторону слободки.
– Так что у вас там все-таки стряслось в Черной Сумеречи?
– не устоял любопытный Кудыка.
– Одни толкуют: отвернулось-де от вас солнышко, другие: погорело, мол… Кому верить-то?
– Погорело… - нехотя ответила Чернава.
– Ну а как погорело-то? Расскажи!
– Да что рассказывать… Кабы я тогда чуть постарше была… Помню только: пожары кругом - дома горят, леса… А потом - стужа. Все как есть морозом сковало…
– А другие, постарше которые? Рассказывали, чай?..
Поднимающееся солнышко съело ночной туман, прояснило дали. Слободка впереди, казалось, была искусно вырезана из мягкого дерева тончайшим лезвием.
– Развалилось, говорят, прямо в небе…
– Солнышко?!
– не поверил Кудыка.
– Ну да… Небо сразу черное стало, как ночью. А на землю огненный дождь упал… Весь день головешки горящие сыпались. И еще железки какие-то раскаленные…
– Да ну?..
– только и смог оторопело вымолвить древорез, пытаясь представить жуткое это зрелище.
– А потом?
– Какое уж там потом?..
– бросила с досадой Чернава.
– Что не сгорело, то вымерзло. Непруху-реку до дна сковало. Света нет, черно, как в дубине… Ну и побежали все кто куда. Кто к вам, кто к грекам, а кто и вовсе на север…
– Неужто и там люди живут?
– Да говорят…
Некоторое время Кудыка шел молча, что-то озабоченно прикидывая.
– Так… - решил он наконец, посопев.
– Ты об этом тоже никому в слободке не рассказывай. Даже деду моему. Побить могут…
– Да я и не собираюсь…
Выбрались на слегка припорошенную золой дорогу, по которой прежде что ни день тянулись с Теплынь-озера обозы сволочан.
– Погоди-ка, - сказал вдруг древорез, останавливаясь.
– Куда ж это мы идем? Мне на княжий двор надо, к Столпосвяту, а мы - в слободку…
Чернава изумленно оглядела Кудыку - и расхохоталась.
– Прямо так к князю и явишься? Ты на себя посмотри! Вылитый погорелец!..
Древорез крякнул, нахмурился, поскреб бороденку. А ведь верно говорит девка, переодеться надобно… Эх, кабы чуть пораньше, проскочили бы в темноте, никем не зримые. А теперь… Если уж главарь погорельцев прослышал, что волхвы ищут какого-то Кудыку, то в слободке тем более должны об этом знать… Может, как-нибудь по задам пробраться, околодворком?..