После нас - хоть потом
Шрифт:
Внезапно Анчутка ощутил слабенький рывок силовой линии - и насторожился. Вскоре задергалась другая, третья… Кто-то явно пытался проникнуть на чердак через слуховое окно. Анчутка приоткрыл глаз и слегка повернулся всем тельцем, по-прежнему вися на коготках задних лапок. Опять мародеры, но только на этот раз не люди, а домовые… Гостей было двое: трехцветный короткошерстый и темно-серый с подпалинками.
– Ну, какая зараза понапутала?..
– обиженно вопрошал короткошерстый, выбираясь из незримых нитей. Был он невелик ростиком
– Нарочно, что ли?..
Серый с подпалинками (тоже плюгавенький, но не до такой степени) разочарованно озирал мохнатое от пыли чердачное чрево.
– Гля-а… - протянул он.
– Забрал!.. Куркуль!.. Я думал: забудет… Такой у него здесь визгун жил!.. На три голоса выл в трубе! В терцию, прикинь!..
Короткошерстый вдруг замер и склонил к пыльному дощатому настилу правый лопушок.
– Слышь, а кто это там внизу?
– боязливо спросил он.
Оба прислушались. Внизу заскрипел топчан и послышался особенно тяжелый вздох Африкана.
– Бомж, наверно… - предположил тот, что покрупнее, с подпалинками.
– Как бы его утром крышей не прибило! Может, пугнем?..
Анчутка не выдержал и хмыкнул:
– Ага! Пугни-пугни… Он тебя, пожалуй, так пугнет, что не зарадуешься… Домовые подскочили, вздыбили шерстку и уставились на висящего вниз головой Анчутку. Затем опомнились и, быстро переглянувшись, двинулись к нему цепким крадущимся шажком, заходя с обеих сторон.
– Слышь, ты, дымчатый… - осторожно, почти жалобно начал лопоухий.
– А ты чего это тут?..
– Живу, - нагло ответил Анчутка.
Домовые еще раз переглянулись.
– Слышь, дымчатый… - вкрадчиво продолжал лопоухий.
– А ты вроде не из наших… И базар не тот, и висишь не так… Столичный, что ли? На понтах?
– Из Лыцка я, - не без гордости сообщил Анчутка.
Домовые приостановились.
– Прямо из самого Лыцка?..
– усомнился тот, что с подпалинками.
– Да гонишь! Из Лыцка сейчас не выберешься - границу закрыли!..
– Тут он осекся и заморгал, потому что чердак озарился внезапно розовым сиянием. Видимо, Африкан там, внизу, перевалился на другой бок - и краешек алой ауры вновь пронизал настил.
– Слышь… А кто это у тебя там?..
– притушив голосок, пораженно осведомился мародер.
– А я знаю?
– высокомерно обронил Анчутка.
– Порфирия спроси…
Небрежно упомянутое всуе имя Лыцкого Партиарха произвело должное впечатление. По слухам Анчутке было известно, что беженцев из Лыцка баклужинские домовые не жалуют, но зато и побаиваются. Лыцкая группировка домовых контролировала почти два района столицы и часть Чумахлы, не гнушаясь вступать в сговор с домовладельцами и помогая им вытрясать квартплату из жильцов. Привыкши к экзорцизмам Порфирия, беженцы в гробу видели Глеба Портнягина с его демократически мягкими законами и творили, что хотели. Полный, короче, беспредел…
– А почему ты говоришь, что он меня пугнет?
– мрачнея, спросил серый с подпалинками домовой, косясь на неструганые мохнатые доски настила.
– Он кто вообще?..
– А ты глянь сходи, - посоветовал Анчутка.
– Мне вот, например, одного взгляда хватило…
Серый хмыкнул и, скользнув в широкую щель между досками, исчез. Потом появился снова - очень испуганный.
– Ой… - только и смог вымолвить он.
– С орденом… В рясе… Так вы что же… вместе, что ли?..
Ах, как хотелось Анчутке выложить все как есть, однако пора было прикусить язычок. Через государственную границу - по воде, аки посуху?.. На руках у Африкана?.. Нет, такого даже лыцкая диаспора не поймет…
– Да приблудился… - уклончиво молвил он.
– Мне-то что за дело? Спит - и пускай себе спит… Какой-никакой, а жилец…
Оба домовых поймали себя на том, что смотрят на беженца, уважительно раззявив хлебальнички, и тут же возненавидели его за это окончательно.
– Ну и как там, в Лыцке?
– недовольно посопев, спросил лопоухий.
Анчутка вздохнул.
– Плохо, - признался он.
– Гоняют почем зря. Бывало, выберешь семью, поселишься… И только-только уют наладишь - глядь, а соседи уже в инквизицию стукнули - из зависти… Ну и приезжают эти… комсобогомольцы…
– Кто-кто?
– попятившись, ужаснулся лопоухий.
– Коммунистический союз богобоязненной молодежи… - угрюмо расшифровал Анчутка.
– Нагрянут бригадой, цитатники у них, пульверизаторы со святой водой… И давай изгонять!.. «Именем Пресвятой Революции, сгинь, - говорят, - вредное суеверие!..» В общем, хорошего мало…
– Ну, здесь, знаешь, тоже… - ревниво сказал серый.
– В Лиге Колдунов вон законопроект выдвинули… О правах гражданства и призыве на действительную службу…
От изумления Анчутка едва не грянулся со стропила.
– Кого на службу?..
– ошалело переспросил он.
– Домовых?!
– Да и домовых тоже… «Все на защиту демократии!» Нам-то еще так-сяк - в гражданскую оборону, а вот лешим хуже… Им ведь в погранвойска идти - межевыми. Водяных аж в начале мая забрили - Чумахлинку патрулируют…
– Ну, не все… - со знающим видом заметил лопоухий.
– Донные пока уклоняются… Русло-то еще не тралили…
И Анчутке живо припомнился водяной Хлюпало, в бритом виде сильно похожий на бежавшего в Аргентину Бормана…
– Причем лучше под первый призыв угодить, - озабоченно добавил серый с подпалинками.
– А то потом дедовщина всякая начнется…
Анчутка висел вниз головой и моргал.
– Н-не… - опасливо протянул он наконец.
– Я тогда, пожалуй, тоже… уклонюсь…
– Ага!..
– Серый победно осклабился.
– Уклонился один такой!.. А куда ж ты денешься? Загребут - и на комиссию!..
– А у меня правая ножка хромая!
– нашелся Анчутка, - Пьяный поп кадилом огрел… при царском режиме…