После нас - хоть потом
Шрифт:
– Распалось…
– Так сразу и распалось?
– не поверил Африкан.
– Ну, не сразу, конечно… - с неохотой признал Виталя.
– В позапрошлом году митинг вон в столице устроили… демонстрацию провели… с зеркалами…
– С зеркалами?..
– Н-ну… чтобы сами все увидели… до чего их колдуны довели…
– Это, что ли, когда вас из водометов разгоняли?
Виталя заморгал, взметнул мохнатое личико.
– Из каких водометов?
– ошалело переспросил он.
– В «Краснознаменном вертограде» статья
– Водой поливали, дубинками чистили…
Слегка отшатнувшись, Виталя испуганно глядел на Африкана.
– Не-е… - растерянно сказал он наконец.
– Все честь по чести: митинг санкционированный, демонстрация - тоже…
– А кто санкцию давал?
– желчно осведомился Африкан.
– Сам небось Глеб Портнягин?
Виталя ссутулился и уронил голову на грудь.
– Дожили… - с горечью сказал Африкан.
– У поганого колдуна разрешение клянчить… Причем на что! На проявление народного гнева… Эх!..
Замолчал, потом вдруг протянул по-хозяйски растопыренную пятерню через стол, взял бутылку, осмотрел неодобрительно… С яркой этикетки на него глумливо воззрился козлобородый старик. «Nehorosheff. Водка высшего качества. Розлито и заряжено там-то и там-то… Остерегайтесь подделки…»
– Ну а со стороны колдунов провокации-то хоть были?..
– с надеждой спросил Африкан, возвращая бутылку на стол.
– Во время митинга…
– Да нас менты охраняли… - виновато сказал Виталя.
– Нет, ну были, конечно… - тут же поспешил исправиться он.
– Ведьмы баклужинские порчу навести хотели…
– И что?
– Тут же их и загребли… У двоих лицензию отобрали на год… Ворожить можно, а все остальное - нельзя… Вот с тех пор вроде больше акций не проводилось…
Последовало тягостное продолжительное молчание.
– Та-ак… - протянул наконец Африкан.
– Порадовал… Ну а вожаки? Тоже врассыпную?
– А Бог их знает… - с тоской сказал Виталя.
– Клим вроде в коммерцию подался, а Панкрат и вовсе - в теневики.
– То есть экспроприацию все же проводит?
– встрепенулся Африкан.
– Да проводить-то - проводит… - уныло откликнулся хозяин.
– Банк вот взял, говорят, на прошлой неделе… Но ведь это он так уже, без политики…
Устыдился - и смолк.
– Эх, Виталя, Виталя… -с упреком сказал Африкан.
– Такое подполье вам оставил, а вы…
Хозяин всхлипнул.
– Да ты посмотри на меня!
– жалобно вскричал он.
– Ты посмотри! Ну какой из меня подпольщик? Да! Опустился! Да!.. Телевизор не смотрю, радио не слушаю, газет не читаю… Вон, видишь?
– Виталя не глядя ткнул пальцем в репродуктор с болтающимся обрывком провода.
– Не тот я уже, Никодим, не тот… Да и ты тоже…
Африкан вздрогнул и медленно повернулся к хозяину. Виталя поперхнулся.
– Н-ну… сам вон уже с нечистой силой знаешься… - шепотом пояснил он, робко указав наслезенными глазами на попятившегося Анчутку. В присутствии Африкана тот не посмел стать невидимым и лишь плотнее вжался в угол.
Некоторое время оба смотрели на домового.
– А что ж?..
– глухо, с остановками заговорил Африкан.
– Для святого дела и нечисть сгодится… Честных людей, я гляжу, не осталось - значит будем с домовыми работать…
Виталя вскинул затравленные глаза и, ощерив руины зубов, с треском рванул ворот рубахи.
– Не трави душу, Никодим… - сипло взмолился он.
– Замолчи!..
Африкан встал. Широкое лицо его набрякло, потемнело.
– Если я сейчас замолчу, - с трудом одолевая каждое слово, выговорил он, - камни возопиют… Да что там камни!
Неистово махнул рукой - и в сломанном репродукторе что-то треснуло, зашуршало, а в следующий миг в мертвый динамик непостижимым образом прорвалась вечерняя передача Лыцкого радио. Звенящий детский голос декламировал самозабвенно:
Когда Христос был маленький,
С курчавой головой…
– Не смей!..
– Виталя вскочил, кинулся к репродуктору. Сорвав со стены, с маху метнул об пол и с хрустом раздавил каблуком…
Он тоже бегал в валенках
По горке ледяной… - как ни в чем не бывало продолжал ликовать расплющенный в лепешку динамик.
Виталя взвыл, схватил репродуктор и, вылетев в открытую настежь дверь, кинулся к колодцу.
В просторы иудейские
Зашвыривал снежки… - прозвенело напоследок. Далее послышался гулкий всплеск - и все стихло. Затем в проеме, пошатываясь, возник Виталя. Даже сквозь обильную волосатость заметно было, что лицо у него - искаженное.
– Уходи… - обессиленно выдохнул он. Набычась, протопарторг двинулся к двери. Анчутка метнулся за ним. Оказавшись на пороге, Африкан плюнул и, не стесняясь хозяина, отряс прах с высоких солдатских ботинок.
– Именем революции, - процедил он.
– Лежать этому дому в развалинах… Оставшийся в одиночестве хозяин проклятого жилья нагнулся над продырявленным порожком. Гневный плевок протопарторга прожег кирпичи насквозь. Виталя издал слабый стон и побрел к столу. Хотел вылить остатки зелья в стаканчик - как вдруг замер, припомнив, видать, о том, что стряслось минут пять назад, и на всякий случай допил водку прямо из горлышка.
– В развалинах, в развалинах… - горестно передразнил он, роняя бутылку на пол.
– А то я сам не знаю, что завтра ломать придут!..
* * *
– Ну что, друг Анчутка?
– задумчиво молвил Африкан.
– Где ночевать-то будем? По-партизански или в Чумахле ночлега попросим?..
Домовой беспомощно завертел пушистой головенкой. Слева чернел лесок, справа дробно сияла в ночи окраина Чумахлы.
– Да ты не бойся… - успокоил Африкан своего пугливого спутника.
– Никто тебя братве не заложит… Если какая нечисть в хате - я ее в два счета выставлю… Скажу: «Сгинь!» - и сгинет…
Услышав страшное слово, Анчутка вздрогнул и сжался по привычке в комочек. Однако тут же сообразил, что произнесено оно было не в сердцах, добродушно и, стало быть, силы не возымеет. Глазенки домового вспыхнули.