После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии, Фитт Инге

После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии

на обложку

Фитт Инге

Шрифт:

Победа партизан в ФРГ, стране, которая возглавила этот процесс и продвигала его вперед, поставила бы несколько основных вопросов. Это в корне изменило бы баланс сил здесь и везде. Поэтому Шмидт дошел до момента, когда ему пришлось высвободить фашизм метрополии как внутри страны, так и за рубежом, используя его для того, чтобы привести в движение следующую фазу. В Лондоне 28 октября, через десять дней после Штаммхайма и Могадишо, он потребовал закрыть бреши в ракетной системе и разместить в Западной Европе новые американские ракеты средней дальности.

Именно общая ситуация определила интенсивность противостояния в 77-м году, а также его размеры: каждый шаг согласовывался с Картером, Жискаром16 и Каллагеном17 , источником Шмидта для каждого слова, которое попадало

в официальные документы федерального правительства; группа по управлению кризисом Госдепартамента США Группа кризисного управления Госдепартамента США все это время дежурила в Бонне; угрозы поступали в адрес стран, которые, по словам заключенных, были потенциально готовы принять их; в конечном итоге действия империалистов были объединены, чтобы дать возможность GSG-9 действовать против палестинских коммандос в Могадишо.

Поскольку это было стратегическое решение, принятое на уровне всей системы, интересы западногерманских бизнесменов в спасении одного из них также были преодолены. Задача Шмидта состояла в том, чтобы согласовать внутренние приоритеты с бизнесом и оппозицией. На практике это выразилось в том, что он привлек Зана и Браухича к работе в антикризисной команде, включив их непосредственно в процесс принятия решений. Такие согласованные действия также привели к поездке Штрауса в Саудовскую Аравию, где он публично пообещал саудовцам танки «Леопард» для использования против Сомали. Сомали была той страной, которая на тот момент публично заявила, что примет пленных, и тем самым разоблачила ложь Вишневского. Это выяснилось, когда много позже саудовцы спросили, где находятся «Леопарды», и ни Шмидт, ни Коль не смогли продвинуть этот вопрос благодаря произраильскому лобби в парламенте. Шлейер, естественно, полностью доверился Браухичу, о чем свидетельствует его письмо. Это было само собой разумеющимся, поскольку более или менее все важные фигуры в Бонне были пойманы в политические сети этих компаний, о чем он хорошо знал. Все это было лишь второстепенным, и любые обязательства делового мира по отношению к нему никогда не были более чем показухой. В той фазе, в которой мы сейчас находимся, решающими являются не интересы различных фракций, а интересы всей системы. Преемник Понто Фридрихс сказал: «Проблема возникает только тогда, когда она затрагивает материальное ядро», то есть не тогда, когда она затрагивает одного или двух самых важных людей, а только тогда, когда под угрозой оказывается функционирование самых центральных аспектов их структуры власти, потому что тогда нарушается работа всей машины.

Аналогично, Шмидт перед парламентом: «Если бы герр Коль или я когда-либо оказались в подобной ситуации, мы были бы обречены на такую же жертву, как известно всем присутствующим в этом зале». В других местах Шмидт говорил, что эта ситуация установила стандарт и что после 77-го года ни одна страна НАТО не сможет отступить от этого решения. В 77-м году это стало доктриной для Западной Европы, как Киссинджер уже объявил в 74-м году. Это не имеет ничего общего с силой. Вся жесткая линия исходит из необходимости сделать все возможное, чтобы предотвратить революционный прорыв в метрополии. Противодействие этой возможности и использование законов о чрезвычайном положении против партизан — как они сделали здесь в 77-м, а также в Италии в 78-м и 822-м — кажется им меньшим из двух зол. Настоящая проблема заключается не в освобождении заключенных, а в том, что их освобождение будет означать признание революционного процесса в метрополии как политического факта. Купперман, который является советником по планированию чрезвычайных ситуаций и

борьбы с терроризмом в американском Агентстве по контролю над вооружениями и разоружению, сказал на антитеррористической конференции в Гамбурге вскоре после акции Шлейера: «Я думаю, что вопрос переговоров и то, как он разворачивается на политическом уровне, требует от нас невероятной твердости, по крайней мере, со стратегической точки зрения. Правительства не могут реагировать так, чтобы сдать свой суверенитет пчелиному рою, чем и являются террористы по сравнению с вооруженным государством».

Но это совершенно относительно, потому что всегда зависит от конкретных условий, то есть от того, насколько актуальна акция и как долго она длится, что акция может надеяться мобилизовать и какие трения и долгосрочный политический эффект она создает. Решающим аспектом действия, которое не ограничивается военным нападением, является то, какой новый уровень действий оно сделает возможным;

это начинается с вопроса о власти и развивается из него. Таким образом, определение следующего шага на основе нового политического качества — не в военном смысле, а скорее в целом, в преддверии новой фазы — это единственный способ, которым военная атака может иметь политическое значение. Это самый важный урок, который мы извлекли из акции Шлейера.

Поскольку военная стратегия стала стержнем, политика теперь мертва — или, возможно, она достигла своего «чистого выражения». Штюмпер уже сказал, что политика безопасности стала политикой выживания для империалистических государств. Государство национальной безопасности — это форма, которую эта политика выживания принимает внутри страны: это превентивная реакция, основанная на глобальном усилении напряженности между империализмом и революцией — против «национальной и международной борьбы этого десятилетия», против «эпохального переворота», против возможности «международной гражданской войны».

На фоне мировой революции они формулируют свою концепцию реакционного мирового государства. Когда несколько лет назад Майнгофер говорил о глобальной внутренней политике и глобальном обществе, где нет революционеров, а есть только преступники, а Ребман говорил о грядущем международном законодательстве, предназначенном для преследования освободительных движений, это была не просто их фантазия о тысячелетнем империалистическом рейхе; она имеет реальную, бескомпромиссную основу. Западноевропейская стратегия, европейская БКА и внешняя политика НАТО, «которая говорит одним голосом», должны стать теми ногами, на которых она будет стоять. Она является неотъемлемой частью общего наступления, острием которого является военная стратегия. Она также отражает гнусную сущность реформистов: они относятся к империалистической войне как к безумию и иррациональности, сводя ее к непонятному и сюрреалистическому апокалипсису, потому что они действительно не хотят ее — не хотят быть взорванными — но еще меньше хотят борьбы против нее. Это не совсем иррационально. У нее есть элементарная и точная цель — уничтожить всемирный антагонизм, обеспечив при этом свое личное выживание. А является ли это нереальным или нет, можно ответить только в процессе борьбы. В любом случае, на данный момент этот вопрос остается открытым, и именно он является ключевым вопросом, лежащим в основе сегодняшнего конфликта. Западноевропейская партизанка одновременно сталкивается со сложными стратегическими возможностями и особенно трудными условиями. Мы сталкиваемся с чрезвычайно интенсивным военным присутствием, имеющим в своем распоряжении невообразимую огневую мощь, с хорошо вооруженным полицейским аппаратом, который пытается доминировать над всем обществом, с хорошо интегрированными СМИ и т.д. — и борьба начинается с ситуации массовых жертв и критических поражений революционной борьбы. Пролетариату здесь всегда противостояли два вида врагов: контрреволюция, война и фашизм, с одной стороны, и различные методы социал-демократии, потребления и государства — с другой. Они ничего не получают от всего этого, но история и опыт метрополии, тем не менее, дают им школу, где они могут научиться всему, что им нужно знать, чтобы понять врага.

Западноевропейские партизанские группы начинали свою борьбу в других условиях и с другими перспективами. За последние пятнадцать лет они сблизились друг с другом в результате практического процесса обучения на основе развития событий и друг у друга. «Идентичность через различия», — так назвал это Ян, и так должно быть и сейчас, если мы надеемся сделать этот этап вторым этапом для партизан в метрополии и утвердить стратегию в метрополии как западноевропейскую стратегию, которая лежит в основе каждого нашего шага.

Бригитта Монхаупт

Штаммхайм, 4 декабря 1984 года