После «Структуры научных революций»
Шрифт:
Затем Гюйгенс решил проблему нахождения центра качаний физического маятника, представив, что тело маятника составлено из точечных маятников Галилея, связь между которыми может исчезнуть в любой точке колебаний. После исчезновения этой связи индивидуальные точечные маятники должны были бы колебаться свободно, но когда каждый из них находился в своей высшей точке, их общий центр тяжести мог бы находиться лишь на той высоте, с которой начал движение центр тяжести всего маятника.
Наконец, Даниил Бернулли, еще не имея в виду законов Ньютона, обнаружил, каким образом истечение воды из отверстия в резервуар можно уподобить маятнику Гюйгенса. Зададим падение центра тяжести воды в резервуар, и пусть струя вытекает бесконечно долгое время.
Эти примеры наглядно демонстрируют то, что имела в виду мисс Мастерман, когда говорила о парадигме как о фундаментальном артефакте, преобразующем проблемы в головоломки и позволяющем их решать даже в отсутствие подходящей теории.
Не ясно ли, что мы опять возвращаемся к языку и его связи с природой? Во всех приведенных выше примерах был использован лишь один закон. Известный как принцип vis viva, в общем виде он был сформулирован так: «Реальное падение равно потенциальному подъему».
Изучение этих примеров является существенной частью (но только частью) приобретения знания о том, что – по отдельности и вместе – означают слова, входящие в этот закон, или о том, как они соотносятся с природой. В равной мере это также есть часть знания о том, как ведет себя мир. Эти две части нельзя разделить.
Такую же двойную роль исполняют учебники, по которым студент обучается открывать в природе силы, массы, ускорения, узнает, что означает уравнение «f = ma» и как его можно соотносить с природой.
Конечно, ни в одном из этих случаев примеры не выступают в одиночестве. Студент должен знать математику, кое-что из логики, но прежде всего – естественный язык и мир, к которому относится этот язык. Однако последняя пара усваивается в значительной мере точно таким же способом, посредством ряда остенсий, которые приучают человека видеть мать, как всегда, подобную самой себе и отличную от отца и сестер, которые учат его видеть сходство всех собак и их отличие от кошек, и т. д.
Этими заученными отношениями сходства – несходства мы пользуемся каждый день, они не вызывают у нас проблем, хотя часто мы не способны указать характеристики, которыми пользуемся при установлении сходств и различий. Таким образом, они предшествуют тому набору критериев, который, будучи выражен в символическом обобщении, позволил бы нам дать определения нашим терминам.
Скорее всего они являются элементами обусловленного языком способа нашего видения мира. Пока мы не овладели ими, мы вообще не способны видеть мир.
За более спокойным и тщательным рассмотрением этого аспекта параллели между языком и теорий я должен отослать читателя к цитированной выше статье, из которой взята большая часть включенных сюда абзацев. Однако прежде чем возвратиться к проблеме выбора теории, я должен сформулировать тезис, для защиты которого первоначально предназначалась эта статья.
Когда я говорю о совместном изучении языка и природы посредством остенсии, в частности когда я говорю о приобретении умения объединять в группы объекты восприятия по их сходству, не отвечая при этом на вопрос: «Сходству в каком отношении?» – я не имею в виду мистический процесс, называемый «интуицией» или как-либо еще. Напротив, подразумеваемый мною процесс можно смоделировать на компьютере и благодаря этому сравнить с более известными способами обучения, использующими критерии, а не отношения сходства.
В настоящее время я нахожусь на начальной стадии такого сравнения, надеясь, помимо прочего, раскрыть обстоятельства, при которых каждая из этих двух
Я убежден, мы слишком долго игнорировали способ, посредством которого знание о природе может неявно воплощаться в жизненном опыте без вмешательства абстрактных критериев или обобщений. Этот опыт передается нам во время обучения и приобщения к профессиональной деятельности предшествующим поколением, которому уже известно, о чем говорит этот опыт. Усваивая достаточное количество образцовых примеров, мы учимся ориентироваться и работать в мире, который наши учителя уже знают.
Это убеждение я связывал прежде всего с нормальной наукой и с ее изменениями в процессе революций, однако выскажу дополнительное замечание. Осознание когнитивной функции образцовых примеров может устранить пятно иррациональности, лежащее на моих прежних высказываниях относительно решений, которые я характеризовал как опирающиеся на идеологию. Если даны примеры успешной работы научной теории и есть общие ценности, поддерживающие деятельность науки, то не нужны особые критерии, чтобы обнаружить, что процесс идет не туда, или сделать выбор в случае конфликта. Напротив, хотя у меня еще нет убедительных подтверждений, я убежден, что одно из различий между моими программами сходств и критериев выразится в особой эффективности, с которой первая работает в ситуациях подобного рода.
Опираясь на эти соображения, я возвращаюсь наконец к проблеме выбора теории и к помощи, которую при этом может оказать перевод. Одной из основ, от которых зависит практика нормальной науки, является усвоенная способность объединять предметы и ситуации в классы сходства. Эти классы являются исходными элементами в том смысле, что объединение осуществляется без предварительного ответа на вопрос: «Сходны в отношении чего?» Тогда одна из сторон всякой революции выражается в том, что некоторые отношения сходства изменяются.
Объекты, которые до революции объединялись в одно множество, после революции могут попасть в разные множества, и наоборот. Представьте Солнце, Луну, Марс и Землю до и после Коперника; свободное падение, маятник и планетарное движение до и после Галилея; или соли, сплавы и соединение серы с железом до и после Дальтона.
Поскольку большинство объектов даже после изменения множеств продолжает группироваться вместе, обозначения этих множеств чаще всего сохраняются. Тем не менее перенос некоторого подмножества в другое множество может решающим образом повлиять на сеть взаимоотношений между множествами. Перенос металлов из множества соединений в множество элементов был частью новой теории горения, окисления и разницы между физическими и химическими комбинациями. Когда появляются такие перераспределения объектов среди множеств, основанных на сходстве, два человека, которые общались между собой с полным взаимопониманием, внезапно могут обнаружить, что на одни и те же стимулы они реагируют посредством несовместимых описаний или обобщений. Поскольку ни один из них не может сказать: «Я употребляю слово «элемент» («смесь», «планета» или «свободное движение») согласно таким-то и таким критериям», очень трудно выделить и устранить источник нарушения коммуникации.