Шрифт:
ИРИНА ЛОБАНОВСКАЯ
ПОСЛЕ ТРЕТЬЕГО ЗВОНКА
Роман
1
– Танечка!
– прошептал Виктор, быстро поворачиваясь на тихое, еле слышное шуршание у себя за спиной.
– Танечка, ну, наконец! Я так ждал тебя сегодня!
Белое легкое облачко, едва различимое в сумраке мастерской, медленно двинулось к Виктору, принимая знакомые, пока еще не очень ясные очертания. Виктор радостно протянул к
– Это новая картина?
– спросила Таня.
– Я не видела ее у тебя на выставке.
Виктор кинул беглый взгляд на мольберт. Какая чудовищная тоска!.. Он совершенно разучился писать. Или никогда не умел. Одни и те же осточертевшие солнечные и дождевые пейзажи, умиляющие и восхищающие ни фига не смыслящую, попросту не волокущую в живописи публику... Так и тянет ее облапошить. Подсунуть ей полную ерунду и хреновину вроде нынешней.
– Бредятина!
– буркнул Виктор.
– Мрак! Ты заметила, я пишу все хуже и хуже...
– Тебе кажется!
Таня опустилась пониже, и мягкое белое облачко закрыло художника целиком, отгородив от мира воздушностью и согрев удивительным теплом. Виктор блаженно закрыл глаза: он начинал тосковать без этой зашиты, едва Таня покидала мастерскую.
– Мне никогда ничего не кажется. Даже ты, - пробормотал Виктор.
– Ты опоздала сегодня... Почему не спрашиваешь, для чего я тебя так ждал и что случилось?
Таня улыбнулась и вздохнула. Облачко закачалось, пощекотав художника по лбу кончиками пальцев.
– Потому что я все знаю, - объяснила Таня.
– Он шел за тобой утром до мастерской от магазина, думая, что ты его не замечаешь.
Виктор быстро открыл глаза и нервно переплел пальцы.
– Да, конечно! - крикнул он возбужденно.
– Шел как привязанный! И прятался за углами и уцелевшими телефонными будками, словно последний дурак! Но не это главное!
Виктор тупо уставился на свои ноги: разношенные шлепанцы прорвались и в прореху выглядывал босой корявый палец.
– Не это главное, - сникнув, устало повторил Виктор.
– Танечка, по-моему, я сегодня узнал его... Это тот самый, помнишь?..
Он мельком взглянул на Танино окаменевшее лицо.
– Их было двое: рыжий, повыше и потоньше, и черный, какой-то вертлявый, дерганый, с юркими глазками. Впрочем, тоже дохляк. Это он, Таня.
Облачко отлетело в угол комнаты и почти скрылось в темноте среди груды эскизов и подрамников. До нее у Виктора никак не доходили руки, и иногда он даже не мог вспомнить, что за работы там валяются. Таня молчала.
– Ты не хочешь отвечать, - тоскливо сказал Виктор.
– Я понимаю... Или ты думаешь, что я все-таки ошибся?
– Ты не ошибся, - прошелестела Таня.
– Это действительно он: маленький и вертлявый. Но как ты узнал его? Ведь прошло почти двадцать лет...
Виктор встал и прошелся по комнате. Облачко не двигалось, пристально наблюдая за ним.
– Мне трудно тебе объяснить, - запинаясь, начал он.
– Я тогда его не шибко разглядел:
– Но он тогда очень боялся, - тихо напомнила Таня.
– Правильно говоришь, правильно, - согласился Виктор.
– Он и сегодня такой же. Боящийся... Трясущийся... И двигающийся на ватных подгибающихся ногах шаркающей походкой. Он весь словно расшарнирен. По-прежнему нелепо размахивает руками. И юркает глазками... Это ведь он, да, Таня?
Таня кивнула и отделилась от стены, медленно приближаясь к двери.
– Не уходи!
– в ужасе вскрикнул, бросаясь за ней, Виктор.
– Куда ты намылилась так рано? Я ведь ничего еще не успел тебе рассказать!
– Я не ухожу!
– Таня повернулась к нему и опустилась на диван.
– Рассказывай и не бойся сделать мне больно. Я давно уже не ощущаю ни страха, ни безнадежности, ни разочарования. Там, откуда я к тебе прихожу, душа успокаивается и становится глухой к земным страданиям. Над ней больше не властны никакие муки. Прошло почти двадцать лет...
– Но они для меня ничего не изменили!
– резко перебил ее Виктор.
– Потому что ты - здесь, а я - там!
– Таня подняла глаза вверх.
– Ты слишком много пьешь, Витя, так нельзя.
Она повела подбородком по направлению вереницы пустых ярких бутылок, гордо выстроившихся вдоль грязной стены. Виктор усмехнулся и погладил бороду.
– Можно, нельзя... Мне давно уже все можно. С той минуты, когда я убил тебя... И себя заодно. Как мне поплохело, когда я увидел тебя светлым облачком над мольбертом в первый раз! Сейчас смешно вспомнить... По-моему, месяц назад, под Рождество. Верно?
– Верно-то верно, - Таня вздохнула.
– Ну и пьян же ты был тогда!
– Да я и сегодня не трезв, - радостно продолжил тему Виктор.
– А тогда, действительно, Танечка, ты уж прости, я нарезался с Лешкой до чертиков! И увидев твой неясный призрак, решил, что у меня началась белуха и пора сдаваться врачам. Хорошо, что ты меня вовремя успокоила. Теперь даже не знаю, что бы я делал без твоих ежедневных визитов...
– Жил бы как прежде, - жестко сказала Таня.
– Как другие живут.
– А как другие живут?
– подхватил художник.
– Я ведь ничего в этом не секу! Забившись сюда, словно в нору, когда удалось, наконец, заиметь сей роскошный подвал в качестве мастерской, я забыл обо всем на свете! Веришь ли, Танечка, я писал, писал, писал, сутками не выходя отсюда!
Таня спокойно кивнула.
– Я весь оброс, отощал, стал похож на сумасшедшего, - продолжал Виктор.
– Впрочем, возможно, не просто похож... Дочка носила мне еду, заявлялись девки, тоже что-то таскали, пробовали меня обласкать и обстирать. Ни фига у них не получалось.