После войны
Шрифт:
– Спасибо. А у нас все прошло чудесно.
– Твой муженек точно не домосед. За все время здесь я встречала его только раз.
– Думаю, в глубине души он рад был уехать.
Рэйчел совсем не собиралась этого говорить, и Сьюзен Бернэм тут же оживилась, как учуявший кровь хищник.
– А он взял с собой свою переводчицу?
– Не знаю, не сказал. Наверное.
– Кит видел ее как-то за ланчем. Говорит, мол, «у Льюиса прямо богиня, а не переводчица». Мой муж обычно не замечает таких вещей… должно быть, так оно и есть. Ты не проверяла, нет?
– Нет.
– Неужели
Рэйчел не слышала и не хотела слышать про капитана Джексона, но Сьюзен было уже не остановить.
– Сбежал со своей переводчицей в Швецию. Бросил троих детей. Даже записки не оставил.
– Зачем ты рассказываешь мне это, Сьюзен?
– Затем, что смотрю я на вас и не понимаю, как вы так живете. Я беспокоюсь о тебе.
Рэйчел и сама не знала, верит ли ее словам. Забота движет подругой или любопытство?
– А у вас как? Как Кит? Я не видела его с… с того вечера.
– Боже. Сомневаюсь, что он вообще его помнит. – Сьюзен рассмеялась, но потом задумалась. – Он ужасный, когда напьется. Боюсь, с тех пор как мы приехали сюда, стало только хуже.
– Он показался очень злым.
– Это все работа. Кит считает своей миссией не дать им улизнуть. Не хочет, чтобы они остались безнаказанными.
– Они?
– Нацисты.
– Никто из нас этого не хочет.
– Понимаешь, на него сильно подействовали снимки из лагерей. Он попросил перевести его на программу денацификации в ту же неделю, как появились фотографии. Считает, его миссия – искоренить это зло.
Рэйчел прошлась взглядом по коробкам у стены. Вероятно, только что прибыли из Англии.
– Вы еще не все разобрали?
– Мы отправляем это обратно.
– Но здесь у вас вполне хватает места…
– Мы… ну, ты понимаешь… переправляем всякую всячину.
– Всякую всячину?
– Ой, да перестань, Рэйчел. Военные трофеи. Все равно это добро краденое. Те картины в твоем доме… думаешь, у герра Люберта нет на руках крови?
«Какой же дурой я была», – подумала Рэйчел.
– Мне бы такое… даже в голову не пришло.
– Тебе-то хорошо.
– Почему?
– Вы оба из приличных семей. У вас там фамильные ценности и превосходный антиквариат. Мы – беднота.
– Это неправда. Ни я, ни Льюис… мы не из привилегированных.
В комнату вошла служанка с блюдом мясных пирогов.
– Nein! Господи ты боже мой! – закричала Сьюзен, направляя служанку к буфету.
Рэйчел промокнула губы салфеткой и поняла, что хочет уйти.
– Так он тебя завоевал, да? – внезапно спросила Сьюзен.
– Кто?
– Твой красавчик. Архитектор.
Остановить механизм, соединяющий совесть с приливом крови к щекам, Рэйчел была не в силах.
– Что ты… хочешь сказать?
– Я же видела, как ты кинулась на его защиту, когда разбилась ваза.
– Это его дом, Сьюзен. Мы портили его вещи… его вещи!
– Ты знаешь, что я
– Нет, не знаю.
– Когда ты бросилась к нему, чтобы не дать ему ударить Кита… вы так смотрели друг на друга…
– Сьюзен! Пожалуйста.
– Что ж, будь осторожна. Они не такие, как мы. Они другие. Совсем другие. Впрочем, я его не виню.
– За что?
– За то, что хочет воспользоваться случаем.
– Ради бога, Сьюзен.
– Ты привлекательная женщина. И практически без мужского внимания. Я говорю это только потому, что завидую тебе.
– Мне?
– Все намного сложнее. – Лицо Сьюзен внезапно пошло красными пятнами, свидетельствуя, что она не взводе. – Мне так здесь все осатанело.
– Я думала, тебе здесь нравится.
– Да просто бодрюсь напоказ. Поживешь с пьяницей, волей-неволей этому научишься. – Она нервно рассмеялась, попытавшись сгладить впечатление, но слово уже вырвалось.
Среди военных полно тайных алкоголиков, но Рэйчел как-то не причисляла к ним майора Бернэма.
– Я и не представляла, что все настолько плохо.
Сьюзен Бернэм внезапно накрыла ладонь Рэйчел своей:
– Ты ведь никому не скажешь? Пожалуйста, никому не говори.
– Не скажу.
– И про другое.
– Про что?
Сьюзен бросила взгляд на ожидающие отправки коробки:
– Про фарфор и остальное.
Сидя на полу в своей комнате, Эдмунд тасовал карточную колоду, рядом с ним на ковре, разглядывая стежки на шее Катберта, лежала Фрида, задравшаяся юбка открывала бедро. После рождественского киносеанса Фрида стала относиться к нему дружелюбнее, и Эдмунд старался отмежеваться от своего тряпичного солдата и всех других игр, которые могли показаться ей детскими. Никаких машинок на лестничной площадке, никакой охоты на воображаемых хищников в саду. Теперь только фильмы и карты.
– Английскому солдату лучше, – сказала Фрида. Ее английский оказался гораздо приличнее, чем полагал Эдмунд. – Это королевский солдат?
– Он из Гренадерской гвардии.
Эдмунду хотелось продолжить карточную игру, но Фрида, улыбаясь, провела пальцем по стежкам и вверх, по медвежьей шапке. Может, собирается признаться?
– Твоя мама сделала его лучше. После stummen Diener [74] .
Эдмунд небрежно пожал плечами, давая понять, что игрушки и кухонные лифты остались в прошлом. Он поглядывал на голые ноги Фриды, расположившись так, чтобы лучше их видеть. Его тянуло к Фриде – странно и непонятно. По ночам, когда он не мог уснуть, мысли то и дело возвращались к той первой встрече, когда она висела на лестнице, расставив ноги, показывая белые трусики, к едкому аммиачному запаху мочи в ночном горшке. Воспоминания порождали фантазии.
74
Дурацкого ужина.