После войны
Шрифт:
– Больше никаких вилл для миллионеров. Никаких заказов от зажиревших гамбургских торгашей, стремящихся уесть своих соседей. Отныне я буду проектировать здания для общего блага. – Он отступил от окна. – Ну вот. Что ты думаешь? Могла бы ты здесь жить?
Рэйчел взглянула на выполненный всего в несколько линий рисунок на запотевшем стекле. Она не знала ответа на этот вопрос, даже если забыть о неосуществимости мечтаний Люберта. Ведь у нее был Эдмунд. И Льюис. Но она ответила:
– Думаю, да.
– Со мной? – спросил он уже серьезнее.
В окне вдруг возникла каска британского солдата – точно в центре наброска. Рэйчел села
– Weg! [76] – крикнул Люберт, стукнув в стекло.
Мальчишка сделал неприличный жест пальцами и продолжал глазеть на них, весело ухмыляясь. Люберт кинулся к двери. Порыв холодного воздуха ворвался в натопленную комнату, и Рэйчел, поплотнее запахнув пальто, поднялась и подошла к окну. Люберт отогнал непрошеного гостя на несколько ярдов и шутливо швырял ему вслед снежки. Мальчишка отбежал в деревья и прокричал что-то, чего она не поняла.
76
Прочь!
Люберт вернулся, смеясь.
– Маленький негодяй. По крайней мере, главное шоу он не застал.
Рэйчел застегнула пальто. Сравнение их близости с шоу было ей неприятно.
– Так… – Люберт отряхнул снег с ладоней, – время пикника.
Он полез в рюкзак и вытащил кусок сыра, банку маринованных огурцов, полбуханки хлеба, фарфоровую мисочку с маргарином и маленькую бутылку персикового шнапса. Потом принес бумажную скатерть, столовые приборы и два оловянных бокала, аккуратно все разложил, как человек, уже делавший это раньше.
– Ты приходил сюда с Клаудией?
Тень раздражения промелькнула у него на лице.
– Конечно. А что?
– Извини. Она… просто мне интересно знать, какой она была, вот и все.
– Что ты хочешь от меня услышать? – В его голосе отчетливо прозвучали оборонительные нотки.
– Не знаю. Просто будь честным.
Люберт вздохнул. Очевидно, такого рода воспоминания не входили в его планы.
– Она была высокомерная. Не выносила глупости. Элегантная до отвращения. Умела добиваться от людей того, что ей нужно. Упрямая. Зацикленная на себе, но общительная. Любила читать, но начитанной не была.
Любила музыку, но была начисто лишена музыкального слуха. И она была лучше меня.
– Почему лучше?
– Она бы проявила… больше самообладания в моей ситуации.
– Значит, она и лучше меня?
– Нет. Я имею в виду, что она бы ни за что не разделила свой дом с другими.
– Ты все еще скучаешь по ней? – Это был не совсем вопрос.
– Долгое время, почти вплоть до вашего приезда, я не мог ни о чем больше думать. После пожара искал ее месяцами. Забыл обо всем и обо всех. И о Фриде. Фрида из-за этого пострадала. Думаю, что именно тогда я потерял с ней контакт. И до сих пор его не восстановил. Но ваш приезд… ваш приезд все изменил. – Он посмотрел на нее так, словно хотел, чтобы ему поверили. – Но теперь я вижу, что и ты слишком много думаешь.
– Прости. Наверное, это все тот странный мальчик.
Мальчик с лицом горгульи напугал ее, проткнув их идиллический покой.
Люберт налил шнапса, протянул бокал.
– Ты думаешь. Думаешь постоянно о нашей ситуации, о том,
До сегодняшнего дня она не позволяла себе ясно взглянуть на случившееся, мысль эта крутилась на окраинах ее сознания. Но Люберт заметил.
– Я тоже думаю об этом. Твой муж был добр к нам. И доверял мне. – Он взял ее за руку. – Но то, что между нами, прекрасно, правда? Мы понимаем друг друга. Благодаря тебе я снова живу и чувствую. И мне хотелось бы думать, что я сделал то же самое для тебя.
Она наклонилась и нежно поцеловала его. Здесь, в хижине, признать это легко.
– Мне кажется, я должна уехать. Чтобы обдумать все. Уехать из дома, от всех своих призраков. Куда-нибудь, где мы могли бы поговорить без страха, что за нами подглядывают, подслушивают.
– Значит, я отвезу тебя куда-нибудь. Я отвезу тебя в самый красивый город в Германии. Любек. Город моего детства. Уедем на несколько дней. Сядем в поезд с Hauptbahnhof. [77] Я знаю место, где можно остановиться. Милая гостиница. Хайке с Гретой присмотрят за детьми. Мы можем сделать это, Рэйчел. Можем поехать прямо завтра или на следующей неделе.
77
Центральный вокзал.
Она не хотела загадывать так далеко вперед. Как не хотела думать об обязанностях, о тех, за кого она в ответе.
– Рэйчел?
– Да. Да. Но давай пока не будем говорить об этом.
12
Ози заплатил Хоккеру тысячу сигарет и отправился за винтовкой к человеку по имени Грюн, у которого была квартира в Альтоне. Имя вполне оправдывалось внешностью: бледно-зеленоватое лицо цвета дешевой чайной чашки, двубортный костюм и шляпа в точности как у Хоккера. Кроме того, у него было два золотых зуба, которыми он особенно старался похвастать, находя все, что говорил Ози, забавным. Завернутая, точно младенец, в одеяло винтовка лежала на походной кровати в углу его вонючей берлоги. Грюн развернул одеяло:
– Мосин-Наган с цейссовским прицелом. Русская надежность. Немецкая точность. И две коробки патронов.
Винтовка выглядела внушительно, настоящее оружие. Ози погладил холодный ствол и кивнул со знанием дела, притворяясь, что хорошо разбирается в таких вещах.
– На вид солидная.
Грюн засмеялся:
– Еще бы. С этой винтовкой русские выиграли войну. Деньги принес?
Хоккер сказал, что платить Грюну надо золотом или драгоценностями. Ози достал из кармана полученное от Берти гранатовое колье и вручил Грюну, который поднес его к голой лампочке.
– Не рубины. – Он попробовал камень на зуб. – Но сойдет. – Удовлетворенный, он спрятал ожерелье в карман. Потом завернул винтовку в одеяло и вручил Ози. – Для чего она тебе?
Берти строго-настрого наказал Ози говорить, что оружие нужно для охоты.
– Кроликов стрелять. А еще жирных чаек на реке. С какой стати эти твари живут себе поживают, когда мы все с голоду дохнем?
Грюн посмотрел на Ози скептически:
– А ты разве не в школе должен быть или где там еще?
– Моя школа – груда кирпичей. Но я хожу на лекции томми. Спроси у меня что хочешь про британский образ жизни. Про виндзорского короля. Я все знаю.