После всего

Майоров Евгений

– Пап, да наверняка просто учения, как в прошлом году…

– Коля… не учения, я тебе говорю, смотри, – указал он пальцем в небо через лобовое стекло.

С десяток ракет летели над нашим гордом, навстречу им ещё пять-шесть. В небе прогремели взрывы. Я не сразу понял, что произошло, нужно было время для осознания увиденного… тот солнечный день становился всё более мрачным.

– Отлично, ПВО работает, – со вздохом произнёс отец.

Меня пробило на мелкую дрожь. Сидя на переднем кресле, я мотал головой и смотрел по сторонам. Люди на улицах, вместо того, чтобы бежать или паниковать, просто в оцепенении стояли и смотрели в небо, не понимая, что происходит. В обратную сторону уже образовалась пробка. Водители автомобилей, пассажиры автобусов – все как один смотрели в небо сквозь стёкла машин: кто-то указывал пальцем, кто-то крестился, кто-то хватался рукой за рот, но не было ни одного человека, который бы не смотрел наверх. Они слышали сирену, они видели ракеты и взрывы, но, как и я, не могли во всё это поверить. Будто бы всё наше общество оцепенело, замерло на какое-то время в ожидании… в ожидании непонятно

чего. Но уже через несколько секунд, после того, как на землю стали падать обломки ракет, оцепенение сменилось паникой. Люди бросились врассыпную. Инстинкт самосохранения диктовал убегать и прятаться, неважно куда, главное больше не стоять на месте.

– Пап… пап, а как же мама?!

– Я заеду за ней. Тебя отвезу, потом за ней.

– А куда мы?

– Туда, где безопасно.

– Это где же?!

– Тут рядом, убежище есть… надёжное.

– Что ещё за убежище?

– Бункер. Так, всё приехали, давай скорее выходи.

– Куда? Куда идти?

– Коля, без лишних вопросов, за мной!

Мы остановились у здания Зимнего театра, построенного ещё в сталинские времена. Папа достал с заднего кресла оба пуховика, один накинул на меня, второй дал мне в руки, минералку засунул в карман. В тот день театр показался мне не таким, как обычно, а чем-то особенным, величественным. Колонны сооружения, словно стены неприступной крепости, вздымались вверх. Но мы не побежали к главному входу, вместо этого обошли театр с торца и спустились в подвал. Там нас встретило трое человек – все в военной форме с автоматами Калашникова наперевес.

– Степан, почему так долго?! – обратился к отцу один из военных.

– Ты возмущения свои оставь при себе, понял?! Как смогли, так и приехали, – огрызнулся отец и тут же обратился ко мне. – Коль, иди с ними. Это Алексей, они тебя до бункера доведут.

– Постой, а ты же за мамой сейчас?

– Да, я за ней заеду и сразу же сюда, к вам. Всё будет хорошо.

Отец обнял меня так крепко, как никогда ещё не обнимал, затем не произнося ни слова, развернулся и побежал к выходу. К моим глазам начали подступать слёзы, с трудом, но я их сдерживал, чтобы не стыдиться перед военными. Затем мы прошли по длинному, метров пятьдесят, коридору. Воняло сыростью, на стенах разрослась плесень. Было мрачно, создавалось впечатление, что меня ведут в какую-то тюрьму. По всей протяжённости коридора примерно пять-шесть ламп. Чтобы лучше видеть дорогу, военные включили карманные фонари.

– Так, всё, спускаемся, – обратился ко мне Алексей и указал на длинную винтовую лестницу.

Не зная, что ответить, я просто кивнул ему.

– Так, Коль, погоди, – остановил он меня и обратился к двум другим, что нас сопровождали. – Мужики, вы давайте назад на точку. Полчаса лимит времени.

– Полчаса… хватит ли? – спросил один из военных.

– Вполне. Выполняйте!

Позже я узнал, что многие, кто был в курсе возможной катастрофы, подготовились заранее и спустились в бункер со вчерашнего вечера, но отец до последнего не верил, что подобное может произойти. Как потом стало известно, в основном здесь собрались сотрудники спецслужб и их родственники.

Мы спустились вниз по винтовой лестнице, я не знал какая там глубина, но точно больше десяти метров, судя по виткам – их я насчитал ровно десять. Далее был ещё один коридор, на этот раз более длинный и широкий, да и освещён был лучше, однако воняло там всё той же сыростью, что и в предыдущем коридоре. Я хаотично разбирал свои мысли, не разговаривая с военными, они, в свою очередь, тоже ничего мне не говорили. В тот момент все мои мысли были о родителях. Я переживал за отца и мать, ведь тот военный сказал полчаса… а что потом, они закроют вход и никого не впустят? Даже если и так, полчаса должно хватить, папа с мамой должны успеть. Наконец мы остановились у широкой, почти во всю стену, стальной двери. Она действительно была огромной: шириной метра три и высотой примерно столько же. Один из военных нажал на стене кнопку и, посмотрев в камеру под потолком, помахал рукой, затем мы отошли на несколько метров. Дверь открыли изнутри, её толщина внушала надёжность: словно это не бункер, а банковское хранилище с золотыми слитками, как в кино. Помещение хорошо освещено, людей внутри было так много, словно это московское метро в час пик. Огромный, с высоченными потолками, примерно с половину футбольного поля зал. Десятки столов и скамеек, на которых сидели испуганные люди совершенно разных возрастов. Я видел, как и детей, которым можно дать лет по десять-двенадцать, так и стариков внешне под шестьдесят, последних, правда было немного. Люди сидели на скамейках и обнимались друг с другом, те же, кому обнять было некого, просто смотрели в одну точку, либо, наоборот, озирались по сторонам, словно взглядом искали кого-то в толпе. Некоторые уставились в телефоны, скорее всего, просто играли в игры, вряд ли на такой глубине ловила сеть.

– Всё, Коль. Садись тут, жди, – обратился ко мне военный, указав на свободное место на одной из скамеек. – Пойду назад, к выходу.

Я присел, держа в руках пуховик, крепко обнял его. Достав из кармана сотовый, проверил уровень сигнала – сеть здесь не ловила, как я и предполагал. Телефон был заряжен на шестьдесят пять процентов, но я всё равно решил включить режим экономии энергии. В бункере стоял гул: люди плакали, разговаривали, кто-то смеялся, а кто-то пел песни. Создавалось впечатление, что в тот момент здесь собрались всевозможные человеческие эмоции. Я же был просто в шоке, осознав свою беспомощность, мне просто хотелось поскорее увидеть маму и папу, кого-нибудь из друзей или даже бывших девушек, хоть одно знакомое лицо. Чуть позднее я попытался поговорить с некоторыми людьми, чтобы лучше понять ситуацию. Во рту пересыхало, достав минералку, я открыл крышку и сделал пару глотков. В таком состоянии даже и не заметил, что полчаса уже прошло. Толстая стальная дверь вновь открылась, зашли военные, в их сопровождении было ещё несколько человек. Люди повставали со своих мест, направившись к выходу, я последовал за ними в надежде встретить родителей. В такой толпе и при такой суете сложно было разглядеть вновь прибывших, я пытался расталкивать людей, чтобы увидеть отца и мать. Меня тоже толкали в спину, начиналась давка. С трудом я протиснулся вперёд, но мать и отца среди вновь прибывших… так и не увидел. Паника усилилась не только у меня. Некоторые люди стали кричать и возмущаться, требовать привести их родственников. Чтобы утихомирить толпу, военные сделали несколько выстрелов в воздух, с потолка над ними посыпалась бетонная крошка. Большинство людей испугались и тут же притихли, пятясь назад. Одна женщина никак не унималась, вцепившись в форму военного, трясла его, требуя привести своего мужа. Военный оттолкнул женщину, та упала на бетонный пол, после чего к ней подбежали ещё двое человек и прицельно, чуть ли не в упор, произвели несколько выстрелов. Я смотрел на происходящее и в то мгновение не мог поверить, что всё на самом деле, руки и ноги бросило в мелкую дрожь. Только лишь в тот момент я осознал, что всё серьезнее некуда, даже ракеты в небе не произвели такого эффекта, как шок от первого убийства, которое я увидел в своей жизни. Сердце просто ушло в пятки. Женщина лежала больше не дёргаясь и не крича. Военные подняли труп и куда-то унесли, на полу остались следы крови. По толпе прокатилась волна ужаса: всё больше людей стали плакать, я скрылся в толпе и сильнее сжал руками пуховик, проронив на него несколько слезинок.

Столько людей тем днём было вырвано из своей обыденной жизни, столько судеб было загублено. Обезумевший диктатор к концу своего правления был так одержим историями о Второй мировой войне, о нацистах и большевиках, что сам возжелал свою маленькую победоносную войну, не понимая, во что она может перерасти. Ища врага в соседних странах, чтобы укрепить свою значимость перед внутренней аудиторией, Виктор Полуднев и его окружение поставили на кон всё, развязав войну, которая переросла в Третью мировую. Войну, в которой победителей быть не могло. Я пытался сохранять трезвость ума настолько, насколько это было возможным. Позже, общаясь с людьми в бункере, я удивлялся тому, что многие из них всё равно поддерживали безумную политику нашего правительства – таких людей мне хотелось лично выгнать из бункера. Отец и мать так и не пришли, надежда окончательно покинула меня, когда дверь убежища захлопнулась, мне было 17 лет. Один год я успел отучиться в военной академии. И всё, что я умел в этой жизни – это обращаться с оружием и гранатами, да и то не очень хорошо. Возможно, это могло бы когда-нибудь пригодиться. Неизвестно, что ждало нас дальше. Я думал, как и многие, надеялся, что через несколько дней нас выпустят и всё обойдётся. Под дулами автоматов нас пересчитали, проверили паспорта и записали данные в какие-то анкеты, затем выдали по бутылке воды и немного сухого пайка, показали где находятся туалеты. На первый взгляд всё было устроено не так уж и плохо: двадцать кабинок, по десять на мужчин и женщин. Как и ожидалось, в женском туалете скопилась очередь. Был понедельник, четвёртое марта, две тысячи тридцатого года. Но мы не вышли ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю…

Глава 2

Я уже ничего не понимал, столько событий за такой короткий срок. Время словно остановилось, замерло в этом безумном моменте. По ощущениям можно было сказать, что я совсем не чувствовал разницу: прошёл один час или несколько. За всё это время был слышен гул и взрывы, доносящиеся откуда-то с поверхности, стены трясло, в некоторых местах с потолка сыпался какой-то песок вперемешку с кусочками земли и бетонной крошкой. Освещение пропадало на несколько секунд, потом восстанавливалось. Всё хаотично, я даже не мог погрузиться в себя, переживая за родителей… задаваясь мыслями, что с ними, что там на поверхности, я вновь приходил в себя под крики людей, окружающих меня, под ту панику, которая всех охватила. Гнетущую атмосферу прервала группа военных, вошедшая в главный зал. Они встали в одну шеренгу. Серди военных было даже две женщины, уставившись на нас, держа в руках автоматы Калашникова, они выглядели не менее сурово, чем мужчины. Для меня в тот момент не было разницы, кто передо мной стоит. Я просто боялся, боялся, как и все, задаваясь вопросами: зачем они так построились?! Что они будут с нами делать, неужели расстреляют?! Убьют?! Но зачем… зачем тогда нас спасать или же это было вовсе не спасением?! Хоть люди и были напуганы, но не все из них оказались робкого десятка. Из толпы в адрес военных стали раздаваться крики.

– Что дальше?! Чего молчите?!

– Что там наверху?! Нас бомбят, да?!

– Когда мы сможем выйти?!

– Скажите уже что-нибудь!

– Сколько нам тут ещё сидеть?!

– Где мои родственники?! Вы обещали их привести!

– Что, козлы, так и будете стоять и молчать?!

– Откройте дверь, я свалю отсюда на хер!

В военных полетело несколько бутылок с водой, которые они же до этого раздавали. Солдаты сразу наставили дула автоматов на людей, а Алексей сделал несколько выстрелов в воздух. Видимо, он был у них главным. Народ в большинстве своём оробел и приутих. Но некоторые всё же не могли замолчать, пытаясь получить хоть какие-нибудь ответы.

– Вы что, уроды, тоже нас замочить хотите?!

– Та баба одна была, а нас много!

– Точно, всех не положите!

– Пожалуйста, очень вас прошу, успокойтесь! – откуда-то сверху раздался голос, пронёсшийся эхом по стенам зала.

Все подняли головы. Метрах в пяти-шести над военными был небольшой балкончик, на котором стоял немолодой мужчина, одетый в однотонную серую робу. Перед ним на стойке был установлен микрофон, а по обеим сторонам от него расположены две огромные колонки.