После всего
Шрифт:
За системы видеонаблюдения тоже отвечали сотрудники из айти, за которыми присматривала охрана. Камер было немного – всего двадцать штук, одна из которых сломалась уже через месяц. На самых нижних этажах бункера находилось водохранилище. Сложная система с подачей и фильтрацией воды, устройство работы которой я так и не понял до конца. За всё опять же отвечали трое айтишников и лично Иванцовский. В убежище была даже горячая вода, но её берегли. Котельная работала на угле и находилась в соседнем с водохранилищем помещении. Вентиляция от неё выводилась в крематорий, далее по смежной трубе на поверхность. Мощностей котельной не хватало для того, чтобы бесперебойно обеспечивать весь бункер горячей водой, но что-то мне подсказывало, что смотритель просто берёг уголь. Каждый житель убежища мылся строго по карточкам: раз в десять дней по пять-семь минут. Охранники и айтишники могли мыться раз в неделю и до десяти минут. Трое бюрократов, которых приставили работать в душевых, всех записывали и в конце каждого месяца предоставляли отчёты лично Иванцовскому. Что касается прачечной, то ситуация была более сложной, чем со всем остальным. Обычно все стирали свою одежду вручную и под холодной водой. Изредка, не чаще, чем раз в месяц, жителю убежища могли выдать немного порошка и дать постирать свою одежду в одной из шести машинок-автоматов. Это правило распространялось даже на нас и айтишников. Иванцовский утверждал, что
Андрей Иванцовский – смотритель убежища, лично обучал работе многих жителей. Он знал здесь всё. С каждой неделей, проведённой под землёй, я всё больше убеждался в том, что этот бункер не предназначался для нас. Кабинет Иванцовского всегда охраняло по двое человек, я никогда не был внутри, не видел, что он там делает. Охранники заявляли, что эта обычная комната и не на что там смотреть. Инстинкт самосохранения был выше, чем чувство любопытства, поэтому я никогда не проверял, что находится за дверью смотрителя. Его личность была для меня тайной, покрытой мраком. Охранники, у которых я интересовался насчёт Иванцовского, говорили мне, что мало осведомлены об его личности. Некоторые поговаривали, что тот якобы готовил это убежище специально для Виктора Полуднева, военных и персонала, которые должны были его обслуживать. Я предполагал, что для обычных смертных бункер слишком хорошо оборудован. С расспросами о смотрителе пару раз обращался к Алексею, на что тот заявлял, что не моего ума это дело и чтобы я не совал нос, куда не стоит.
За свою работу каждый житель убежища получал зарплату. Самыми простыми видами поощрения были дополнительные пайки, консервы и что-то простое из еды. Но самыми желанными оставались талоны, которые по своей сути являлись обычными карточками: зелёного, жёлтого и красного цвета. Дело в том, что наряду с обычным складом, на котором хранилась еда, был склад с особыми товарами. Эти товары можно было приобрести в двух лавках, которые выставляли по субботам и воскресеньям в главном зале у входа. На роли продавцов назначалось по одному жителю убежища, обычно взрослые мужчины либо старики, к ним приставляли охрану. Покупка товаров проводилась посредством их обмена на талоны. После закрытия лавок все талоны под отчётность передавались смотрителю. Цены варьировались от одного до трёх талонов определённого цвета. Так, например, менее значимыми считались зелёные талоны, потом жёлтые, красные же были самыми ценными. За зелёные талоны можно было купить дополнительные пайки и консервы, немного чая или молока. Паёк стоил три зелёных талона, чай и молоко – два талона, банка консервированной рыбы, тушёнки или сгущёнки – один талон. За жёлтые талоны можно было приобрести кофе, шоколад, иногда сало, специи, орехи и мёд. Красные талоны, наиболее редкие и ценные, предполагали собой возможность не только получения товаров высокой ценности, но и определённые услуги. К примеру, за два красных талона можно было вне очереди получить порошок и постирать свою одежду в машинке-автомате, за один красный талон можно было помыться вне очереди. Если же кому-то удавалось насобирать три красных талона, тогда их можно было обменять в лавке на бутылку алкоголя и взять дополнительный выходной. Из алкоголя выбор был не шибко большой: водка, вино, джин и виски, но многие не могли себе позволить даже такого. Средства индивидуальной гигиены: зубная паста, гель для душа, шампунь, даже обычное мыло – ценились очень высоко, поскольку выдавали их в малых количествах. Поэтому бытовая химия стоила, как правило, от трёх жёлтых карточек. Такие редкие товары, как упаковка женских прокладок или тампоны – стоили обычно одну красную карточку. Большинство женщин были вынуждены подкладывать бинты, марлевые и обычные тряпки, которые потом застирывали до дыр в холодной воде. Я никогда не был на складе со всеми этими редкими товарами, обычную охрану туда не допускали. Доступ был только у смотрителя, Алексея и двух его людей, которых обычно и приставляли охранять лавки по выходным дням. Жители убежища сами выбирали, как получать награду за свою работу: кто-то выбирал увеличенный рацион и брал продуктами, кто-то брал талонами-карточками. Зарплаты не были равноценными. Работники в теплицах и на ферме обычно получали зелёные карточки, в более редких случаях жёлтые – по две-три в месяц. Работники душевых и прачечной получали пару зелёных и пару жёлтых карточек. Охране и айтишникам в конце месяца обычно выдавали по две зелёных, две жёлтых и одной красной карточке. Но никем не воспрещалось самостоятельно менять карточки на товары или же на карточки других цветов. Например, три зелёных карточки иногда меняли на одну жёлтую, три жёлтых на одну красную и так далее. Были и перекупщики-спекулянты, которые просили за одну красную карточку три жёлтых и три зелёных. Находились люди, которые были согласны даже на такой обмен, обычно – это парочки или супруги. Мужчина и женщина скидывались несколькими зелёными и жёлтыми карточками для того, чтобы приобрести хотя бы одну красную и с её помощью получить доступ к одной из десяти комнат уединений.
Никто не отменял человеческие инстинкты, один из которых инстинкт к размножению. Если бы люди коллективно начинали предаваться плотским утехам в любом месте убежища: от основного зала до кухни, общего спального зала, туалетных комнат и прочих не предусмотренных для этого мест, то начался бы хаос. Для того и существовало десять комнат, по восемь квадратных метров каждая, отделённых друг от друга средней толщины стенами. Нуждающимся смотритель выдавал доступ в одну из комнат один-два раза в месяц. Если же паре нужно было больше – то один час пребывания в такой комнате можно было приобрести за красную карточку. Жителей, которых охрана ловила за занятием сексом не в отведённом для этого месте, обычно штрафовали на две зелёные карточки – по одной с каждого. Если же карточек у них не было, тогда паре урезали паёк на одну неделю.
Дни рождения обычно каждый отмечал в той компании людей, с которой общался. Не было чего-то изысканного, на столе находилось обычно то, что человек мог накопить заранее или приобрести по талонам. Дарили же обычно эти самые талоны, как универсальное средство обмена в бункере. Иванцовский на одном из собраний сказал, что всем бункером мы будем отмечать только два праздника: Новый год и год со дня катастрофы – дату, когда мы все тут оказались, смогли сплотиться и выжить. Смотритель понимал, что людям была нужна хоть какая-то отдушина, какие-нибудь развлечения помимо двух праздников в году. Поэтому со второго месяца в главном зале по субботам были разрешены азартные игры. В связи с этим многие пытались брать выходные именно по субботам. Речь шла в большей степени о карточных играх: от банального дурака и до Блэкджека. Ставки были разными: иногда продуктовые товары, но чаще всего играли на талоны. Во время проведения игр в зале дежурило по восемь охранников. Бунтарей и шулеров быстро осаждали, выгоняя из зала. Для тех, кто хотел чего-то поспокойнее – существовал читальный зал с сотнями книг, мест вот правда было немного. Назначенный смотрителем библиотекарь запрещал выносить книги из зала, и если хотелось почитать, приходилось читать там на месте. Было и два складных стола для пинг-понга, полсотни настольных игр, в которые иногда тоже играли на талоны.
Глава 5
Форт на холме казался неприступной крепостью. Зубчатые деревянные стены были усеяны десятками лучников, с тыльных сторон высокие башни, на каждой с дюжину арбалетчиков. Сколько солдат было за стенами, оставалось только гадать. Мы понимали, что гарнизон, да и весь форт в целом, просто так не сдастся, они не сложат оружие и флаги и не пойдут на переговоры. Значит всё зависело от нас. Сегодня форт падёт, над ним будет возвышаться наше знамя! Тишина была такой оглушающей, словно вот-вот грянет гром. Но не слышно ни грома, ни дождя, лишь только сильный ветер гонял тучи по небу. Мы все стояли в ожидании приказа, сжимая оружие запотевшими ладонями, сглатывая слюну и хмуря брови, не отводили взглядов от стен форта. Очередной резкий порыв ветра накрыл поле, прозвучал сигнал. Первыми начали двигать осадные башни и таран под прикрытием десятков щитов. С тыльных сторон начались обстрелы из катапульт и требушетов. Конница оставалась на месте, её время ещё не пришло, нужно было пробить стены. Вслед за осадными башнями мы начали наступление. Нас встретил дождь из стрел, стеной обрушившийся с небес. Одна угодила мне в ногу, вторая в грудь. От невыносимой боли я тут же упал на землю. Крича во весь голос, на форт побежали солдаты. Я уже не мог подняться, чувствовал, что теряю сознание. Последнее, что я видел – это река вдалеке и зеленеющая весенняя трава.
– Проснись, воин…
– Проснись…
– Ещё ничего не кончено…
Я очнулся, лёжа на втором ярусе кровати и чуть ли не падая с неё, спрыгнул вниз.
– Коля, блин, ты чего? – обратился ко мне Костя, лежавший на нижнем ярусе.
– Я… да так.
– Опять кошмары?
– Похоже на то. Который час?
– Я не знаю, в тумбочке часы.
– Ну так посмотри. Нам же заступать скоро!
– Ты задрал уже, сам не спишь и другим не даёшь.
Недовольный, он открыл тумбочку и достал часы.
– Пять утра только, ещё есть время, давай спать.
– Не хочется что-то.
– Да ложись ты уже, всё равно смена придёт, разбудят!
С того момента, как я попал в бункер, мои кошмары участились. Как минимум раза три в месяц мне снились какие-то поля сражений, на которых меня почему-то всегда убивали, в большинстве случаев после этого я просыпался. Костя был одним из ребят, которых вместе со мной набрали в охрану из толпы. Тот самый, который всё не решался стрелять по трупам во время нашего боевого крещения.
Я понимал, что уже не усну. Открыв тумбочку, взял из неё зубную пасту и щётку и направился в нашу, отдельную от остальных душевую для охраны. Прошло уже больше трёх месяцев. Умывшись, я быстро пришёл в себя. Холодная вода полностью смыла остатки сна. Я устало взглянул на своё отражение. Белый пушок на лице уже во всю смешивался с чёрной жёсткой щетиной. Я не брился недели три. Не думаю, что в следующем месяце мне перепадёт одноразовый станок и пена для бритья. Скорее всего, придётся покупать за свой счёт. Расстегнув нагрудный карман, я достал все свои талоны. Та-а-а-к, пять зелёных карточек, две жёлтых и одна красная. Негусто, но лучше, чем ничего. Скоро зарплата, да и суббота не за горами, как раз выходной буду, может быть, удастся что-то выиграть. Щётку тоже пора было менять, вся разлезлась, слишком уж сильно я тру зубы. Тюбика зубной пасты должно хватить ещё дней на десять, если выдавливать по чуть-чуть. Чёрт, мне нужны жёлтые карточки! Красную обменивать жалко. Жёлтых у меня только две, может быть, их лучше приберечь… Зелёных зато много, надо будет на них и сыграть либо просто обменять. Я чистил зубы и пытался вспомнить, что ещё мне было нужно из средств гигиены. Шампуня оставалось ещё примерно половина бутылки, голову я мыл раз в три дня, под холодной водой всё же неприятно, до сих пор не могу привыкнуть. С дезодорантом было всё очень плохо. Закончился три дня назад, а стоил аж три жёлтых талона. Жалко было столько тратить на него. Но подмышки уже воняли. В эту субботу хотя бы одежду постираю, похожу в одном из двух пуховиков. Я всё-таки выменял свой пуховик у той женщины на одну жёлтую карточку. Она просила две, тогда я надавил на неё, учитывая то, что это изначально и был мой пуховик, а я всё-таки охранник, а не обычный рабочий. Сейчас я думал, что вообще не стоило давать ей жёлтый талон, нужно было просто забрать своё.
Я всё ещё тосковал по родителям и друзьям, по всей той жизни, которую оставил наверху. Иногда после смены, лёжа в кровати, не сдерживался и тихо плакал, понимая, что они, скорее всего, погибли, как и все, кто был на поверхности в тот день. Время шло, я остался сам по себе и быстро взрослел. В убежище не любили слабых людей, были строги к тем, кто на что-то жаловался, поэтому мне ничего не оставалось, кроме как принять тот факт, что я теперь один… и жить с этим дальше.
В тот день моя смена должна была начаться в восемь утра. В убежище было неважно, день сейчас или ночь, всё равно дневного света никто не видел. Я пришёл на объект раньше. На часах было без четверти семь. За прошедшие месяцы я уже успел подежурить в главном зале, у продовольственного склада и склада с медикаментами, у комнаты с топливом и генераторами, в теплицах, туалетах и даже разок у входа в апартаменты смотрителя. В зале айтишников я был раз пятнадцать-двадцать, уже сбился со счёта. Достав из кармана электронный пропуск, я приложил его к датчику на двери объекта, на котором должен был заступить в дежурство. Внутри всё, как и раньше: три панели управления с кнопочками и рычажками, два металлических шкафа-стойки с серверами и коммутаторами, длинный стол, под которым несколько системных блоков, на столе с десяток мониторов и ещё столько же экранов, встроенных в стену. Меня лениво поприветствовал полусонный Жека.