Последнее дело императрицы

Чурсина Мария Александровна

– Скажи, мне интересно, — вздохнул он, позволив усталым ноткам прозвучать в голосе. — Зачем тебе это?

– Мне? — удивилась Эйрин, словно он спросил, почему солнце каждое утро поднимается на востоке. — Я всего лишь служу миру. Вот и всё.

Она говорила так просто, так чисто, и растворились последние фальшивые нотки, а Этель чувствовала, как сводит скулы. Снова шаги и вздохи. Далёкие голоса — слов Этель уже не разбирала. Звон и, кажется, плеск воды.

– Если вы меня убьёте, замок рухнет через ночь. Потом разрушится Альмарейн. Вся страна будет погребена. — Голос Эйрин, сначала

совсем тихий, неуверенный, окреп, и вот она уже говорила, будто читала из старой книги — чуть щурясь, чтобы рассмотреть строчки под слоем пыли, но уверенно и выразительно. Слова были чужими.

"Это мир говорит в ней", — повторяла про себя Этель снова и снова. Оранжевый огонёк дрогнул на ладонях, как дрожало бы пламя свечи от дыхания. Она тщетно пыталась унять дрожь в пальцах.

– Ты или не врёшь, или сумасшедшая. В любом случае, ты же знаешь, что тебя ждёт, если ты морочишь мне голову, — он выразительно помедлил.

Кажется, Эйрин смотрела на него прямо, без боязни, поэтому Маартен только кашлянул, и расписывать страшные пытки не стал. Побарабанил пальцам по столу.

– Идём, — произнёс он хрипло.

В комнате зашуршали шаги, зазвучали приглушённые голоса — приказы? Объяснения? — Этель ощутила запах скорого поражения. Или это ветер нёс в приоткрытое окно дым со старых пожарищ?

– Что, оглохла? Идём. Я отведу тебя в Альмарейн. Посмотрим, что ты сможешь сделать.

Почти беззвучно — но обострённые чувства Этель уловили и это — Эйрин поднялась, поправила платье. Подол прошуршал по полу. Эйрин сделала несколько шагов и остановилась, ожидая, пока откроют портал.

Протянуть бы ей руку сейчас, придумать последний довод, чтобы позвать ту, бывшую Эйрин, устами которой ещё не говорил мир. Но нет никакой возможности. Она не вернётся, не передумает. Пойдёт дальше, потому что уже — смогла. Уже добилась. Уже обставила Орлану, ведь та не удержала империю в руках, а значит — незачем было её слушать.

Вытащить Эйрин из напичканного солдатами Альмарейна — шансов ещё меньше. Их вовсе нет. И нет времени. Сейчас портал захлопнется у неё за спиной.

Этель стряхнула с ладони оранжевую искорку, разрушая глубокий покой, в который была погружена комната. Искра затухла под подошвами сапог, напоследок подмигнув ей из длинного коврового ворса. Заныло запястье — ещё не боль, но её предчувствие, которое едва не вывело Этель из себя, не довело до нервного вскрика. Дверь, очерченная тонкими полосками света, была в противоположной стороне комнаты.

– Куда это ты собралась? — Перед ней тенью выросла Грит, конечно же, только она имела права двигаться. Уличные огненные шары отражались в её глазах — чёрных, блестящих, как у демона.

– Лучше отойди. — Напряжённая до предела, Этель и правда была готова убить её, хоть и знала, что на это уйдут последние силы.

– Ты никуда отсюда не уйдёшь.

Грит вцепилась в её запястье. Холодные пальцы, необычно сильные для женских.

В соседней комнате прозвучал негромкий хлопок — он, как удар, заставил Этель вздрогнуть. С таким хлопком открывались порталы. Зазвучали голоса.

– Иди на своё место! — рыкнула Грит так тихо, как только могла, но всё же это был рык рассерженного демона.

Этель сжала

зубы. Смертельное заклинание вертелось у неё на языке, холодом целовало губы и просило свободы. Если бы она начала произносить его, пальцы Грит разжались бы сами собой, глаза остекленели, а потом она упала бы на мягкий ворс ковра. А Этель перешагнула бы через неподвижное тело.

Просто перешагнула.

Картинки пронеслись перед глазами быстро, как в плохом сне, а потом Этель вывернулась из её пальцев. Боли она теперь не ощущала, какая ко всем демонам боль, когда в голове шумит от ужаса, и, кажется, остановилось сердце.

– Отойди с дороги. — Кажется, она даже не разжала зубы.

– Сумасшедшая.

Пальцы почти коснулись дверной ручки, а янтарные искорки раздвоились в глазах, когда Грит схватила её за плечи и швырнула на пол. Шумели голоса в соседней комнате, или это шумело в голове. Левой рукой Этель успела сдёрнуть капюшон с головы. Маартен должен был узнать её, обязан. И до цели оставалось всего ничего, но Этель просто не удержалась на ногах.

Она отлетела к стене, чувствуя одновременно запах крови и старого дерева. И, ткнувшись лицом в пол, поняла, что уже опоздала. За стеной снова хлопнул портал — на этот раз он закрылся. Она напряжённо прислушивалась к тишине, теперь уже — абсолютной. Вдалеке скрипнули половицы. Голос Эйрин больше не зазвучал.

Мари привычно вплела в волосы серебристые звёздочки и на ночь глядя отправилась гулять. Благо, отец был занят и не особенно обратил внимания на то, куда она собирается.

Выходя из сада, Мари со злостью пнула постамент одной из статуй. Ноге стало больно, а камню — всё равно. Настроение у Мари весь день оставляло желать лучшего, и может поэтому ноги сами собой понесли её к окраине города — к древним лабиринтам.

На улицах было пусто и тихо. Мари сунула руки в карманы и, чуть сгорбившись, привалилась к каменной стене. Всего в одном повороте от неё висели на цепочках оранжевые искорки, но желание идти туда как-то подугасло.

Ей вспомнилось, что произошло в прошлый раз. Но ей не с кем было поговорить — кроме полубезумного фонарщика. Фыркнув сама на себя за нерешительность, Мари медленно зашагала дальше.

– Знаешь, у меня ничего не выходит, — буркнула она, только возникнув в дверном проёме. — Знаешь, это так глупо, когда сначала бежишь-бежишь к мечте, а потом оказывается, что, может, вообще не в ту сторону бежал.

Она различила силуэт Идриса в углу комнаты. Он сидел неподвижно, и только оранжевые блики прыгали по серой видавшей виды накидке. Постояв немного, она не стала снова окликать его, прошла вглубь комнаты и устроилась на стуле.

– Неприятно. — Она сама себе усмехнулась. — Неужели я опять ошиблась?

Она вспомнила платье, вспомнила розы и тихую музыку и вздохнула ещё печальнее. На грудь как будто уложила самый тяжёлый камень. Да что там, все камни, из которых был сложен лабиринт.

– Смотри… — Мари вынула из кармана брюк смятый клочок бумаги, развернула его и вгляделась в рисунок. — Ха.

Рисунок снова отправился в карман. Идрис не реагировал. Мари оглянулась: на этот раз ей показалось, что он едва-едва покачивается.