Последнее дело императрицы
Шрифт:
– Всегда одно и то же. Никакой благодарности. Ну хорошо-хорошо, хочешь к делу, значит — к делу. Видишь ли, ты вряд ли выберешься отсюда без моей помощи. — Он возвёл глаза к потолку, а Этель бездумно глянула на два больших окна справа: каждое из них было закрыто тяжелой шторой почти полностью, но в щелочку между бархатом проглядывала та самая темнота.
"С добрым утром, — сказал Орден, — вспомнила Этель. — Он сказал — с добрым утром. Не могут же они с Лораном шутить одинаково?".
Он ждал её ответа, и ответить пришлось,
– Я поняла.
Орден удовлетворённо кивнул.
– А я, конечно, могу прямо сейчас отпустить тебя…
Гай смотрел мимо, но всё равно усмехался. Или это был просто рисунок его губ? Краем глаза Этель видела, как он задумчиво отводит за ухо прядь длинных волос. В другой бы раз, столкнувшись с ним на улице, она долго не смогла бы понять, кто перед ней: некрасивая женщина, или слишком утончённый мужчина. Его тонкие пальцы поглаживали подлокотник кресла.
– Но не собираешься? — хрипло спросила она, прикрывая глаза — им стало, наконец, больно от слишком яркого света. О, как ей хотелось заставить огненные шары подняться выше, под самый потолок, но сейчас слишком хорошо ощущала, кто здесь хозяин. Наверняка не она.
– Правильно, — снова улыбнулся Орден. Неясно — то ли её словам, то ли мыслям.
– И что я должна сделать?
Он откинулся на спинку кресла. Из волос, жёстко стянутых на затылке, выбилась одинокая прядь и упала Ордену на лоб. Он задумчиво потёр переносицу, как будто только что Этель его очень огорчила.
– Я хочу, чтобы ты снова стала императрицей.
Если бы у Этель оставались силы, она бы от души расхохоталась, но только и смогла, что слабо усмехнуться.
– Может быть, просто достать звезду с неба?
Орден скривил губы — шутка явно оказалась не в его вкусе — и в его вздохе Этель послышалось: "Ну и наградил же Вселенский Разум племянницей. Хршасскому волку не пожелаешь".
– Вообще-то за тебя уже всё сделали, осталось только сесть на трон. — Орден потянулся за перчатками, которые лежали на столике. По чёрной коже демона скакала целая стая бликов от белого пламени.
Этель сжала подлокотники кресла и вскочила, задержав фразу на едином вздохе.
– Что? Что ты сделал с Эйрин?
– Успокойся наконец, — поморщился её дядя. — Твоя девчонка мне не нужна.
Он отвернулся и похлопал перчатками по краю столика.
– Вокруг разруха, страна в руинах, на грани кровавых бунтов, консул этот способен только балы закатывать, а ты думаешь о какой-то ерунде. М-да, я ничего другого от тебя и не ожидал.
В горле встал ком, не дающий вздохнуть полной грудью. Ещё бы немного, и Этель позабыла о своём положении здесь, хлопнула дверью и ушла искать выход самостоятельно. Но размеренный голос Ордена привёл её в себя и заставил снова опуститься в кресло.
– Ты монарх, и раз взвалила на себя эту обязанность, должна была нести до
Он уложил перчатки себе на колени и обернулся на Гая.
– Как ты мыслишь, говорить или не стоит?
Тот пожал плечами.
– Всё равно не поймёт, — вздохнул Орден, пощипывая подбородок. — Ладно, раз завели всю эту мороку.
Его взгляд пригвоздил Этель к креслу. В нём не осталось никакой насмешки. Даже намёка на насмешку не осталось. Потому что грозовая туча не может смеяться.
– Я повторю только один раз, так что постарайся услышать. Мир принял тебя, как императрицу, а ты его отвергла, теперь ты умрёшь. Не сегодня, может быть. Но скоро. Если не вернёшься к своим обязанностям. Ну да дело не в твоей жизни. Если ты не вернёшься, мир начнёт разрушаться. Сначала в нижний мир полетит Альмарейн, потом всё остальное. Мне бы не хотелось… — Он кашлянул. — Поэтому тебе стоит вернуться.
Тихо горело белое пламя у квадратной колонны, вершина которой терялась в сводах. Искры падали на застеленный ковром пол и гасли. Этель кусала губы.
– Как я это могу сделать? — эхом откликнулась она, по-прежнему сжимая подлокотники кресла так, что онемели пальцы.
– Консул — тряпка, твоя девчонка вообще ничего не значит, а генерала мы при должной удаче уберём. Не твои это заботы. От тебя требуется лишь сделать благостное выражение лица и принять мир… — Он помахал перчатками в воздухе так рьяно, что Этель отпрянула назад, испугавшись удара. — Не знаю, как это у тебя должно происходить. Справишься?
Она молча смотрела ему в глаза. Горло как будто тоже онемело, и голос не слушался. Голоса просто не было.
– Тебе не надо даже думать, я буду думать за тебя. Девчонку свою сможешь забрать, только держи её, будь любезна, на привязи. А то опять будешь по всей империи ловить. — Орден страдальчески поморщился. — Я всё сказал. Слушаю твой ответ.
Она смотрела прямо, хоть и чувствовала, как дрожит всё внутри вместе с пульсом. Удар — кровь в голову. Удар — в голове холодно и гулко.
– Орден. Мир меня предал. Мой народ меня предал. Я больше не хочу быть императрицей. Из меня вышла плохая правительница. Я не вернусь. — Этель усилием воли заставила себя оторваться от подлокотников кресла и сложила руки на коленях. Мягкий бархат лёг под пальцы.
– Хочу, не хочу! — рыкнул Орден, разом поднимаясь на ноги. — Я не спрашиваю, чего ты пожелаешь.
Этель закрыла глаза, пережидая бурю. Дышать становилось трудно, когда на неё обрушивалось столько злости. Пальцы сжимали мягкий бархат. Орден мерил шагами комнату — раз, два, три, стоп.
– Ты что, смерти ждёшь?
Она открыла глаза: Орден стоял слева от неё, недалеко от двери, заложив руки за спину, словно боялся, что в порыве гнева не сдержится и ударит её. И всю душу вышибет.