Последнее дело Жерново
Шрифт:
– Саня, сделал – запиши, не сделал – два раза запиши. И не суйся, куда не просят.
Я советам не внял.
В начале «святых 90-х» Дюжева перевели в Варшавское отделение Интерпола, где он прослужил до конца 98-го, пока не схлопотал по голове «чем-то тяжёлым», получил инвалидность, а в середине нулевых, когда я видел его в последний раз, он трудился в какой-то охранной фирме, получая неплохую прибавку к государеву кошту – четыреста долларов пенсии от Интерпола.
– …Сань,
– Откуда?
– Я же тебе говорил, – родной брат актёр, после театрального там работает.
– В театре служат, Аркаша.
– Служат?.. в театре?.. А мы что, улицы подметаем?
– А мы подметаем.
– Ну как?.. идём?
– Когда?
– Да хоть сегодня… хотя нет… Давай завтра. Я к брату смотаюсь.
– Форма одежды парадная?
– А что?.. давай. Как отмазываться будем, если что…
– Отмажемся… Аркаш, ты когда в театре был?
– Не помню.
– А я помню. В шестом классе. Спектакль был «Московские каникулы».
– Ну ты театрал…
– Аркаш, цветы надо бы купить.
– Кому, Вадику?.. Коньяк ему, а не цветы.
– Актрисе какой-нибудь… театр всё-таки.
– Ну, ты цветы, а я коньяка куплю, после спектакля с братом посидим.
Цветы пришлись впору.
Чуть больше года до этого Людмила развелась, и мне пришлось уводить её от следующего венца, к обоюдному удовольствию. Через два месяца мы подали заявление в ЗАГС.
Правда, Вадима Казарина это сильно не устраивало. Он отыграл своё спустя четыре года.
С этим театром связано ещё одно событие…
Как-то Людмила, с которой к тому времени мы уже были в разводе, а братья Казарины перестали общаться между собой, предложила показаться их главрежу Исакову. Александр Борисович вежливо послушал, поинтересовался, нет ли у меня чего кроме романсов. И благополучно про меня забыл.
С тех пор я не брал в руки гитару. Жаль?.. Наверно. Но меня теперь это не волнует. Просто жаль и всё.
– Здравствуй, Акмал. Как сам?
– Вашими молитвами, Александр Иванович. Как вы?
– С поправкой на возраст…
– Значит, хорошо.
– Как внучка, скоро в школу?
– Да, осенью пойдёт. Волнуемся.
– А тебе что волноваться? Пусть родители волнуются.
– Вы правы, наверно.
– Прав, прав, даже не думай. Тебе сына ещё женить, вот голова болеть будет.
– Уже болит, дядя Саша… Русская за него не пойдёт, а наши…
– Что не так, Акмал?
– Не узбек, не таджик… с земляками дружить не хочет, говорит, тупые. А я что могу поделать?
– Что поделать… Акмал, ты сам полукровка, научи сына.
– Научил, теперь думаю, – стоило ли… Тяжело ему будет.
– Отставить нытьё. Тебе легко было?
– Так ведь… Александр Иванович!.. Если бы не вы…
– А
– Поговорите с ним, дядя Саша, а?
– О чём, папаша? Что жизнь говно?.. Это сам расскажешь.
– Боюсь я… столько всего.
– Значит, вспомни молодость.
– Не хочу ничего вспоминать. Там дом сожгли, здесь чуть в тюрьму не посадили. Плохие воспоминания, нехорошие.
– Закроем тему. Времена изменились. Убивать не будут, надеюсь, но жизнь легче не стала.
– Значит, опять?..
– Да, опять… Кстати, ружьё не купишь?.. По сходной цене отдам.
– Зачем?.. Я не охотник.
– Чтобы самому дичью не стать.
– А вы?
– Акмал, ты гражданин России почти пятнадцать лет. Подавай заявление, я помогу. Ты понял?.. Если что – звони, впишусь.
– Спасибо, дядь… Александр Иванович.
– Потом спасибо скажешь… Жене привет.
– Аркадий Андреевечич, наше вам с кисточкой! Александр Иванович на проволоке!
– Здорово, Иваныч. Что хотел?
– Поздравить хотел… хочу. Или ты не рад?
– Ну почему же, рад, конечно.
– Ну вот, поздравляю.
– Спасибо, Сань.
– Что-то голос невесёлый. Аркаш, случилось что?
– Да нет… так, служебная текучка.
– Андреич, не моё, конечно, дело… Уходил бы ты, а?.. Сколько жизни той осталось… Не до самой же смерти впахивать! Все долги Родине отдал с лихвой.
– Саш, долг Родине исполняют.
– Ну хорошо… исполнил. И не один раз. Старые мы, Аркаш, старые. Дай дорогу молодым.
– Не могу.
– А через не могу?
– Не сейчас.
– Вот те раз!
– Вот те два.
– Что случилось?
– Не по телефону.
– Мне подъехать?
– Подожди… Ташка, сегодня Жерново подъедет. Мы как?.. Подъезжай, Иваныч, поговорим. К семи… А лучше к шести.
– Буду в пять. Жди.
«Это смутно мне напоминает Индо-пакистанский инцидент…»
– Амалия Теодоровна!..
– Александр! Вы подозрительно вкусно пахнете!
– У вас нюх как у моей Чары. Ничего от вас не утаить. Печенье овсяное! Примите, пжалста.
– Ой, моё любимое, зерновое. Как вы догадались?
– Что может быть лучше этого печенья к вашему кофе, уважаемая Амалия Теодоровна!
– Ну проходите, проходите… А не желаете ли, любезный Александр, капельку коньяка в чашечку кофе по такому случаю?
– Ну кто же станет отказываться от капельки, Амалия Теодоровна!
– Саша, что с вами?.. Я вас плохо… э-э… узнаю.
– Не могу с вами не согласиться, что-то сегодня в атмосфэре такое…
– Да полно вам, Саша, что там быть может. Разве что повышенная влажность. Что, впрочем, устроило бы не только меня… Присаживайтесь… Так что, Сёма?..