Последнее действие спектакля
Шрифт:
Видимо, эта короткая речь, которую я приготовила заранее и повторяла про себя весь день, произвела впечатление, потому что портниха успокоилась и, отойдя от двери, пригласила войти и предложила чаю.
– Вообще-то уже время ужина, но…
– Чай нас вполне устроит, – ответила я.
– Мы с Оливией родились в один месяц… – начала свой рассказ портниха, – и у нас обеих была трудная жизнь…
Они росли в самом бедном квартале Бетнел-Грин, где, на счастье Оливии, один добрый викарий создал в своём приходе хор девочек,
– И очень скоро все заметили талант Оливии, – улыбнулась портниха. – А потом викарий как-то представил её одному своему знакомому джентльмену, который невероятно изумился, послушав девочку.
– А имя его не помните? – спросила я.
– К сожалению, нет, – призналась женщина. – Но знаю, что он был очень богат и влиятелен, он-то и познакомил Оливию с Джузеппе Барцини.
«Нашли!» – подумала я и представила себе загадочного благодетеля, джентльмена, а также очень богатого человека, который к тому же, вполне возможно, говорит с испанским акцентом.
– Продолжайте, прошу вас.
– Они отправились ужинать в роскошный ресторан в центре города, один из тех, где простые люди, как мы, разве что могут позволить себе чашку чая. – Оливия очень волновалась, я бы даже сказала, испугалась. – И я помогла ей сшить для этого вечера очень подходящее и элегантное платье. Ужин прошёл лучше всех ожиданий. Маэстро Барцини, послушав Оливию, сразу решил увезти её с собой в Милан, в Италию, учиться, не сомневаясь, что она станет оперной звездой. Оливия вернулась домой за своими вещами, а также для того, чтобы получить от родителей документ, согласно которому они в обмен на ежемесячное обеспечение позволяют ей покинуть Лондон. Тогда же Оливия попрощалась со своими немногими подругами. Помню, она хотела оставить мне платье, которое было на ней в тот вечер, уверенная, что оно принесёт удачу и мне, но я отказалась. У меня намного лучше получалась работа иголкой, чем пение.
– И что же произошло потом?
– А то, что мы стали читать её имя в газетах, – улыбнулась портниха. – И вскоре её семья переехала во Францию, подальше от той нищеты, где выросла моя подруга. Можно ли осуждать их за это?
– А Офелия никогда не предлагала вам тоже уехать? – поинтересовалась я и заметила, как выпрямился мистер Нельсон, точно так же, как Гортензия. Я осознала, что невольно коснулась весьма деликатной темы.
– Вам, наверное, не понять этого, мисс. Ваши манеры и ваш спутник легко объясняют, из какого вы социального круга…
Мистер Нельсон согласно кивнул.
– Но, видите ли, беднякам особенно дорого чувство собственного достоинства.
Я закусила губу.
– Извините. Я не хотела обидеть вас.
– Но обидели. Сами того не желая, понятное дело. Точно так же, как обижала и моя подруга Оливия всякий раз, когда предлагала деньги, желая помочь мне. Я никогда не завидовала её таланту и успеху. Я всегда искренне любила её. И ожидала от неё такого же отношения, без сожалений и сочувствий по поводу того, как мне живётся.
Я опустила глаза. Комната, где мы сидели, подтверждала слова Гортензии: более чем скромная,
Поняв, что наш разговор подходит к концу, я поднялась и, вздохнув, задала последний вопрос:
– Не знаете, все ли родственники Гортензии уехали во Францию, не остался ли здесь кто-нибудь?
– Я провожу вас, – Гортензия уклонилась от ответа.
– Я слышала про какую-то её тётушку, оставшуюся в Лондоне…
Гортензия кивнула:
– Дорогая старая тётушка Бетти.
«Бетти, – с досадой повторила я про себя – самое обычное имя».
Гортензия проводила нас, однако остановилась в дверях.
– Это была старая дева с причудами, которая не захотела никуда ехать… – продолжала Гортензия. – Но из всей семьи только она действительно хоть немного любила Офелию. Любила просто как племянницу, а не за то, что та стала лучшей певицей в мире. – Гортензия медленно прикрыла дверь. – Я давно уехала из Бетнел-Грин, мисс, а она, думаю, всё ещё живёт там.
Глава 15. В тумане
Квартала Бетнел-Грин не оказалось в моём путеводителе, и на следующее утро, когда я сказала об этом Шерлоку, он объяснил, почему. Люпен, однако, не пришёл на нашу условленную встречу, и я огорчилась, решив, что он обиделся из-за нашего довольно резкого расставания накануне.
Шерлок выглядел задумчивым и не захотел ничего рассказывать о своём знакомстве с лондонскими школами. Подождав Люпена почти полчаса, мы решили продолжить поиски родственников Офелии без него.
Шерлоку пришлось немало поторговаться с возницей и авансом оплатить поездку в Бетнел-Грин, чтобы он согласился отправиться туда. Сев в кэб, я спросила:
– А что, это место и в самом деле такое ужасное?
– Не в том смысле, как ты думаешь, – ответил Шерлок.
Мы окунулись в лондонский туман, такой плотный, что, казалось, он заглушает даже цокот копыт. Дневной свет, и без того слабый и неровный, сменился густой серой мглой.
Дома по дороге встречались теперь всё ниже и уродливее, а потом вообще ничего не стало видно, кроме слабых теней, тонувших во влажном сером тумане.
Кэб остановился на перекрёстке, и мы с Шерлоком вышли.
– Добро пожаловать в Бетнел-Грин… – с иронией произнёс он и, заложив руки в карманы, наугад выбрав направление, двинулся вперёд по этим безотрадным местам.
Единственный след, каким мы располагали, это имя тётушки Бетти. Я огляделась и подумала, что затея наша безнадёжна. Редкие прохожие проплывали мимо, словно призраки.
– Попробуем заглянуть сюда… – решил Шерлок, взяв меня за руку. Мы вошли в небольшую харчевню, где пахло прокисшей капустой и табаком и горели свечи, несмотря на утреннее время. В довольно просторном помещении пол был усыпан опилками, и немногие посетители сидели за столами, нахохлившись, словно грифы на ветвях.