Последнее искушение Христа
Шрифт:
Петр пристально и испуганно смотрел на брата: каким мы отдали его Богу и каким Тот вернул его нам!
– Эй, что ты там все рассматриваешь да ощупываешь? – крикнул Петру Зеведей. – Дай ему пройти во двор, а то еще подует ветер и свалит его с ног! Заходи, Андрей, заходи, сынок, возьми винограду, поешь! Слава Богу, и хлеба и рыбы у нас хватает – поешь, наберись сил, а то еще твой злополучный отец Иона, увидав тебя в столь плачевном состоянии, снова забьется со страху рыбине во чрево!
Но Андрей поднял вверх костлявую руку и воскликнул:
– Не стыдно ли вам? Бога ли вы не боитесь? Мир рушится, а вы здесь
– Нашли себе беду! – прорычал Зеведей и теперь уже злобно набросился на Андрея. – Послушай, а не лучше ли тебе оставить нас в покое? Мы уже сыты по горло. Или это и есть то, что возглашает твой пророк Креститель? Так скажи ему, что эта песенка стара. Наступит конец света, разверзнутся могилы, и выйдут оттуда мертвецы, Бог спустится для Страшного суда, откроет свои записи – и горе нам! Все это ложь? Ложь! Не слушайте его, ребята! За работу! Давите виноград!
– Покайтесь! Покайтесь! – воскликнул сын Ионы. Он вырвался из объятий брата и стал посреди двора.
Стал перед почтенным Зеведеем и простер перст, указуя в небо.
– Я же тебе добра желаю, Андрей, – сказал Зеведей. – Сядь, поешь, выпей вина и придешь в себя, – в голове у тебя помутилось от голода, несчастный!
– Это у тебя помутилось в голове от благополучия, почтенный Зеведей, – ответил сын Ионы. – Но земля разверзнется у тебя под ногами, Господь пошлет землетрясение, которое поглотит и твою давильню, и твои лодки, и тебя самого, утроба ненасытная!
Распалившись, он вращал глазами, устремлял взгляд то на одного, то на другого, и кричал:
– Прежде чем это сусло станет вином, наступит конец света! Набросьте на тело свое власяницу, посыпьте голову прахом, бейте себя в грудь, восклицая: «Грешен я! Грешен!» Земля – древо изгнившее, грядет Мессия с секирой во длани!
Иуда отложил молот, верхняя губа его приподнялась, и острые зубы блеснули на солнце. Зеведей не мог больше сдерживаться:
– Если ты веруешь в Бога, Петр, то возьми его и уведи отсюда! – крикнул он. – У нас работа. Грядет! Грядет! То с огнем, то с записями, а теперь – вот вам нате! – уже и с секирой! Оставьте нас в покое, смутьяны! Этот мир выстоит, выстоит, ребята, давите виноград и ничего не бойтесь!
Петр ласково похлопал брата по спине, пытаясь утихомирить его.
– Успокойся, успокойся, брат, – ласково говорил Петр. – Не кричи! Ты устал с дороги, пошли домой. Отдохнешь, и отец наш почтенный возрадуется сердцем, как только тебя увидит.
Он взял Андрея за руку и медленно, очень бережно, словно слепого, повел его. Они вошли в узенькую улочку и вскоре пропали из виду.
Почтенный Зеведей захохотал:
– Эх, Иона горемычный, рыбий пророк, ну и досталось же тебе от судьбы!
Но тут заговорила почтенная Саломея, все еще чувствовавшая на себе жгучий взгляд больших глаз Андрея.
– Зеведей, Зеведей, – покачала она седой, головой. – Думай, что говоришь, старый грешник! Не смейся! Ангел стоит над нами и все записывает. Как бы не пришлось расплачиваться за то, над чем ты теперь насмехаешься!
– Мать права! – сказал Иаков, хранивший до того молчание. – Погоди немного, и ты сам натерпишься того же от своего любимчика Иоанна. Думаю, беды тебе не миновать: работники, которые таскают корзины, говорят, что он и не думает собирать виноград, а только знай себе сидит да болтает
Он сухо засмеялся, потому как не переваривал своего избалованного брата – бездельника, и принялся ожесточенно давить ногами виноград.
Кровь, ударила в тяжелую голову Зеведею: он с трудом терпел старшего сына как раз за то, что тот был похож на него самого, и уже вот-вот должна была вспыхнуть ссора, но тут в воротах показалась опирающаяся на руку Иоанна Мария, жена Иосифа из Назарета. Ее маленькие, с изящными лодыжками ноги были сплошь покрыты кровью и пылью дальней дороги. Уже несколько дней, как ушла она из дому и ходила от села к селу в поисках своего бесталанного, сына, проливая горькие слезы: Бог повредил ему рассудок, он свернул с пути человеческого, а мать плачет и рыдает о нем, еще живом. Она все спрашивает да спрашивает, не видал ли кто ее сына. Он высок, строен, ходит босым, в голубой одежде, подпоясанной черным кожаным поясом, – может быть, видели его? Но нет, никто его не видел, и только младший сын Зеведея – да будет он счастлив! – указал ей на след. Сын Марии пребывал в обители посреди пустыни, где, облачившись в белую рясу, лежит, припав лицом к земле, и все молится… Иоанн сжалился над женщиной и все рассказал ей. И вот, опираясь на руку Иоанна, пришла она во двор к Зеведею, чтобы чуть передохнуть перед дорогой в пустыню.
Почтенная Саломея величественно поднялась.
– Добро пожаловать к нам, дорогая Мария! Заходи. Мария опустила платок до самых глаз, нагнулась, потупив взгляд, прошла через двор, схватила свою старую подругу за руку и заплакала.
– Грех великий лить слезы, дитя мое, – сказала почтенная Саломея, усадив Марию рядом с собой на кущетку. – Твой сын пребывает ныне под кровом Божьим, и ничто не угрожает ему.
– Тяжело горе материнское, госпожа Саломея, – ответила со вздохом Мария. – Единственного сына послал мне Бог, да и то обреченного.
Эти скорбные слова услышал почтенный Зеведей. Он был совсем не плохим человеком, если только дело не касалось его интересов, и потому спустился с помоста, чтобы утешить Марию.
– Это по молодости, – сказал Зеведей. – Это по молодости, не горюй – пройдет. Она как вино – молодость благословенная, но мы скоро трезвеем и, уже не брыкаясь, подставляем шею под ярмо. Твой сын тоже протрезвится, Мария. Да и мой сын, который сейчас рядом с тобой, тоже, слава Богу, мало-помалу приходит в чувство.
Иоанн покраснел, но не проронил ни слова и вошел в дом, чтобы поднести гостье прохладной воды и медовых смокв. Усевшись рядом и прильнув друг к дружке головами, женщины повели тихую беседу о богоодержимом сыне. Разговаривали они шепотом, чтобы мужчины не слышали и, встряв в разговор, не потревожили того глубокого наслаждения, которое приносит женщинам страдание.
– Твой сын, госпожа Саломея, говорит, будто мой все молится и молится, мозоли выступили от покаяний на руках и ногах его, он не принимает пищи, совсем зачах, в воздухе ему стали мерещиться крылья, будто уже и от воды он отказался, желая узреть ангелов… И до чего только доведет его эта напасть, госпожа Саломея? Дядя его – раввин, исцеливший стольких бесноватых, сына моего исцелить не в силах… И за что только Бог проклял меня, госпожа Саломея, чем я перед Ним провинилась?