Последнее королевство

Корнуэлл Бернард

Всю осень и зиму мы гребли взад-вперед по широкому каналу Гемптона и выходили в Соленте – море на юге от острова Уихт. Мы боролись с приливом и ветром, водили «Хеахенгель» по бурным холодным волнам, пока не сделались сплоченной командой и не научились заставлять судно лететь над волнами. К моему удивлению, «Хеахенгель» оказался быстроходным кораблем. Я-то думал, раз он настолько больше, он будет гораздо медленнее датских судов, но он был быстрым, и Леофрик превратил его в смертоносное оружие.

Леофрик не любил меня. Но хотя он обзывал меня Эрслингом и Эндверком, я не отругивался, потому что не хотел умереть. Этот мускулистый, словно

бык, низкий ширококостный человек со шрамами на лице легко раздражался, а меч его был так сточен, что сделался не толще ножа. Но Леофрику было все равно, потому что он предпочитал топор. Он знал, что я олдермен, но и на это плевал, как и на то, что я раньше служил датчанам.

– Единственное, чему могут научить нас датчане, Эрслинг, – сказал он, – это умирать.

Он не любил меня, но мне он нравился. По вечерам, когда мы набивались в какой-нибудь трактир Гемптона, я подсаживался ближе, чтобы послушать его насмешливые разговоры. Он насмехался даже над нашими судами.

– Двенадцать, – говорил он, – а сколько приведут датчане?

Никто не отвечал.

– Две сотни? – спрашивал он. – А у нас двенадцать!

Как-то вечером Брида втянула его в беседу о сухопутных сражениях, в которых он участвовал, и он рассказал о холме Эска, о том, как датский клин был смят одним человеком с топором – подразумевалось, что самим Леофриком. Он рассказал, как тот человек держал топор за середину топорища, потому что так легче вынимать его после удара; как щитом сдерживал врагов слева; как убивал их одного за другим справа; как потом схватил топор за конец топорища и принялся наносить ужасные удары, от которых ряды датчан сломались. Увидев, что я слушаю, он привычно фыркнул.

– Уже бывал в клине, Эрслинг?

Я поднял один палец.

– Он тоже сломал строй противника, – сказала Брида. Мы с ней жили в конюшне при этом трактире. Леофрику Брида нравилась, хотя он отказывался пускать ее на борт «Хеахенгеля», считая, женщина приносит кораблю несчастье.

– Он смял клин, – повторила Брида. – Я сама видела.

Он посмотрел на меня, не зная, верить ли в это. Я ничего не сказал.

– И с кем вы бились, – спросил он после паузы, – с монашками?

– С валлийцами, – ответила Брида.

– Ах, с валлийцами! Черт, убить их ничего не стоит!

То была неправда, зато у него появилась возможность понасмехаться надо мной.

А на следующий день во время учебного боя на деревянных палках он постарался встать напротив меня и сбил меня с ног, словно я был приставучей собачонкой, оставив ссадину на моей голове и совершенно меня ошеломив.

– Я тебе не валлиец, Эрслинг, – заявил он.

Мне страшно нравился Леофрик.

Прошел год. Мне исполнилось восемнадцать. Великая датская армия не явилась, но стали приходить их корабли. Датчане снова сделались викингами, их суда появлялись по одному, по два, чтобы грабить англосаксонские берега, убивать, жечь и насиловать, но в тот год у Альфреда были наготове собственные суда.

И мы вышли в море.

Глава 8

Зимой, весной и летом 875 года мы ходили вдоль южного побережья Уэссекса. Нас разделили на четыре флотилии, Леофрик командовал «Хеахенгелем», «Керуфином» и «Кристенликом» – то есть «Архангелом», «Херувимом» и «Христианином». Названия эти выбрал Альфред. Хакка, возглавлявший весь флот, ходил на «Евангелисте», вскоре снискавшем репутацию несчастливого, хотя единственное несчастье этого судна заключалось в том, что на его борту находился Хакка. Он был неплохим человеком, щедрым на подарки, но корабли ненавидел и хотел воевать на твердой земле. Для «Евангелиста» это означало, что он вечно стоял в порту Гемптона на бесконечном ремонте.

В отличие от «Хеахенгеля».

Я работал веслом, пока тело не начинало неметь, а руки не дубели, зато благодаря гребле я нарастил мускулы, очень крепкие мускулы. Теперь я был большим, высоким и сильным, а в придачу задиристым и нахальным. Больше всего мне хотелось испытать «Хеахенгель» против какого-нибудь датского корабля, но наш первый бой обернулся настоящей катастрофой.

Мы очутились у побережья Суз Сеакса – чудесного побережья с одинокими белыми утесами. «Керуфин» с «Кристенликом» ушли далеко в море, а мы скользили вдоль берега в надежде заманить в устроенную нами засаду какой-нибудь корабль викингов. Ловушка сработала, только викинги нас обставили. Их судно было меньше, гораздо меньше; мы преследовали их наперекор приливной волне, нагоняя с каждым взмахом весел, но потом они увидели идущих с юга «Керуфина» и «Кристенлика»: солнце вспыхивало на их мокрых веслах, носы взбивали волны в белую пену. И тогда датский рулевой развернул судно, словно оно болталось на веретене, и теперь сильный прилив помогал датчанам, идущим нам навстречу.

– На них! – проревел Леофрик правившему судном Верферту, но тот свернул в сторону, испугавшись столкновения.

Я видел, как весла датчан скользнули в уключины, когда их корабль приблизился, а затем он промчался мимо, ломая наши весла одно за другим, – весла вдвигались в уключины с силой, способной переломать человеку ребра. Датские лучники, а на их борту было пятеро, начали стрелять. Одна стрела впилась в шею Верферту, палуба под ним была залита кровью. Леофрик ревел в бессильной ярости, а датчане, снова выдвинув весла, как ни в чем не бывало мчались прочь на быстро уходящей волне, в то время как мы бессильно качались на воде.

– Ты когда-нибудь управлял кораблем, Эрслинг? – поинтересовался Леофрик, оттаскивая в сторону мертвого Верферта.

– Да.

– Тогда берись за рулевое весло.

Мы дотащились до дома на уцелевших веслах, получив два урока: на борту необходимо иметь запасные весла и лучников. Вот только олдермен Фреола, командир хамптонскирского фирда, заявил, что лишних лучников у него нет, их и так слишком мало.

– На корабли и без того ушло слишком много воинов, – сказал он, – и вообще, лучники вам ни к чему.

Хакка, его брат, посоветовал нам не приставать к олдермену по пустякам.

– Просто мечите копья, – посоветовал он.

– Мне нужны лучники! – настаивал Леофрик.

– Нету! – сказал Хакка, разводя руками.

Отец Виллибальд решил написать письмо Альфреду.

– Он меня послушает, – сказал он.

– Ну напишешь ты ему, и что потом? – угрюмо спросил Леофрик.

– Ясное дело, он пошлет лучников! – радостно сообщил отец Виллибальд.

– Письмо, – сообщил Леофрик, – попадет к его чертовым секретарям. Все эти секретари – монахи, и они складывают все письма в кучу, которая убывает очень медленно. Когда Альфред наконец увидит письмо, он попросит совета, и два его проклятых епископа скажут свое слово, а потом король напишет нам, желая узнать подробности, и так будет тянуться до самого Сретенья… Но к тому времени мы уже будем лежать мертвыми, с датскими стрелами в спине.