Последнее королевство
Шрифт:
– Что, не вышло? – усмехнулся я.
– Он сказал, что тебя нужно укротить, как лошадь.
– Только я не лошадь, отец, а лорд Нортумбрии. О чем он думал? Что через год я сделаюсь кротким христианином, готовым нести свою ношу?
– А разве это плохо?
– Плохо. Ему нужны настоящие мужчины, чтобы сражаться с датчанами, а не святоши.
Беокка вздохнул, затем перекрестился, увидев, как несчастный отец Виллибальд перегнулся через борт и кормит рыб.
– Тебе пора жениться, Утред, – сказал Беокка серьезно. Я изумленно взглянул на него.
– Жениться! Почему ты так говоришь?
– Ты
– И ты тоже, – съязвил я. – Только ты не женат, почему же я должен?
– Я живу надеждой, – ответил Беокка.
Бедолага, он был косоглазым, с парализованной рукой и лицом больного хорька, все это не делало его привлекательным в глазах женщин. Потом он с жаром принялся меня убеждать:
– Есть одна молодая особа в Дефнаскире, ты должен с ней познакомиться, леди из очень хорошего рода! Очаровательное создание и…
Он замолк: видимо, список достоинств девушки на том и кончался или ему просто ничего больше не пришло в голову.
– Ее отец был шерифом, упокой Господи его душу. Чудесная девушка. Ее зовут Милдрит.
Беокка выжидательно улыбнулся.
– Дочка судьи, – сказал я без выражения. – Королевский судья? Шериф?
– Ее отец был шерифом только южного Дефнаскира, – Беокка передвинул покойного вниз по социальной лестнице, – но он оставил Милдрит наследство. Отличную землю рядом с Эксанкестером.
– Дочка шерифа, – повторил я, – а не олдермена?
– Кажется, ей шестнадцать лет, – продолжал Беокка, глядя, как полоса гальки на востоке становится все тоньше.
– Шестнадцать, – со злостью проговорил я, – и еще не замужем? Значит, она уродина.
– Это вряд ли имеет значение, – возразил Беокка сердито.
– Не тебе же с ней спать! – возмутился я. – Наверное, она еще и богомольна в придачу?
– Она добрая христианка, чему я весьма рад.
– Ты ее видел? – спросил я.
– Нет, – признался он, – но Альфред о ней рассказывал.
– Так это идея Альфреда?
– Он хочет, чтобы все его люди были обустроены, имели корни в этой земле.
– Я не его человек, отец. Я Утред из Беббанбурга, а лорды беббанбургские не женятся на богомольных уродливых потаскухах низкого звания.
– Ты должен с ней познакомиться, – настаивал он, хмуро глядя на меня. – Женитьба – чудесная вещь, Утред, предназначенная Господом для нашего счастья.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что так и есть, – неуверенно сказал он.
– Я и без того счастлив, – заявил я. – Я сплю с Бридой и убиваю датчан. Найди Милдрит другого мужчину. Почему на ней должен жениться я? Господи, святой отец, тебе ведь уже под тридцать! Если ты не женишься в ближайшее время, так и помрешь девственником. Ты же девственник?
Он вспыхнул, но не ответил, потому что подошел Леофрик – мрачнее тучи. Он никогда не бывал веселым, но сейчас казался угрюмее, чем обычно, и я решил, что он поспорил о чем-то с Альфредом и продул спор. Следом за ним подошел и сам Альфред, его строгое лицо ничего не выражало. За королем тащились два священника, с пергаментом, чернилами и перьями – я понял, что они записывали разговор.
– А как думаешь ты, Утред, – обратился ко мне Альфред, – что важнее всего для корабля?
Один из священников обмакнул перо в чернила,
– Паруса? – допытывался Альфред. – Копья? Лучники? Щиты? Весла?
– Ведра, – ответил я.
– Ведра? – Он посмотрел на меня с негодованием, подозревая, что я потешаюсь над ним.
– Ведра, чтобы вычерпывать воду, господин, – сказал я, кивнув на днище «Хеахенгеля»: четыре человека черпали воду и выливали за борт, хотя немало воды попадало и на гребцов. – Что нам необходимо, господин, так это научиться конопатить суда.
– Запишите это, – приказал Альфред священникам, затем встал на цыпочки, глядя на приближающийся остров, рядом с которым видели вражеские корабли.
– Они давно ушли, – проворчал Леофрик.
– Молюсь, чтобы это было не так.
– Датчане не будут нас ждать, – сказал Леофрик. Он пребывал в отвратительном настроении, настолько гадком, что ворчал даже на короля. – Они не дураки, – продолжал он, – они высаживаются, грабят и уходят. Они уходят с приливами.
Прилив только что начался и работал против нас. Надо сказать, я так и не разобрался с приливами и отливами в этой местности. Здесь было в два раза больше высоких приливов, чем где-либо еще. Либо приливы в Гемптоне подчинялись собственным правилам, либо все законы природы спутали каналы.
– Язычники были здесь на заре, – сказал Альфред.
– Тогда они уже в нескольких милях от нас, – заявил Леофрик.
Он говорил с королем, как с одним из членов команды, без всякого почтения, но Альфред всегда терпимо относился к подобной наглости. Он понимал, насколько ценен Леофрик.
Но в тот день Леофрик ошибся. Корабли викингов не ушли, они все еще стояли возле Хейлинсига, все семь – их взял в плен отлив. Теперь они ждали, когда вода поднимется и освободит их, но мы явились раньше и вошли в море, ставшее озером, через узкий рукав, начинавшийся у северного берега Соленте. В этом рукаве судно оказывалось среди топей, песчаных банок, островков и отмелей, не то что в водах Гевэска. У нас на борту был уроженец этой местности, который знал, как надо идти, а вот у датчан такого лоцмана не было. Их ввел в заблуждение ряд ив, воткнутых в песок при отливе для обозначения фарватера, и сейчас они прочно засели в илистом берегу.
И это было замечательно. Мы поймали их, словно лис в норе, нам оставалось только бросить якорь у выхода в море, понадеявшись, что якоря выдержат сильное течение, дождаться, пока датчане отчалят, а потом перебить их. Но Альфред торопился. Он спешил вернуться к своему войску и требовал, чтобы мы высадили его в Гемптоне до темноты. Поэтому нам приказали атаковать немедленно, хотя Леофрик был против.
Атака – это тоже замечательно, только мы не могли просто взять и подойти к илистому берегу: по узкому каналу нам пришлось бы идти по одному, и тогда первому кораблю выпало бы биться сразу со всеми семью драккарами. Потому мы долго гребли, чтобы приблизиться к врагам с юга; но таким образом мы открыли им выход из озера. Само собой, они выйдут, как только прилив поднимет их суда. Леофик ворчал в бороду, что мы все делаем неверно, и страшно злился на Альфреда.