Последнее лето ярла Ульфа
Шрифт:
Как там говорят: на новом месте приснись жених невесте. Сон в руку, значит? А я, значит, буду царем. Если рука заживет. Интересно, в каком царстве? Волосатый человекозверь, которого тот, во сне, называл братом и которого красавчик-великан прикончил обсидиановым серпом, здорово смахивал на троллиху, которую мы с Рунгерд когда-то шуганули от корабельного сарая Полбочки. Фантастика. Но самое яркое воспоминание. Что еще? Царь, которому для инаугурации надлежит обвести город бороздой… Ни о чем
— Ты проснулся? — пробормотала Заря, потершись попкой о мою ногу. — Люби меня, а я посплю…
Снаружи — ночь. Теплая. Цикады. Тихонько звенит комар. Еще тише плещет волна. Дом, в котором мы разместились, у самого берега.
— Ярл…
Джорди. Нортумбриец в карауле. Хорошо устроился. В тени за штабелем бревен. Не только вход во дом просматривается, но и весь двор.
— Все тихо? — спросил я.
— Собаки у соседей лаяли на чужого. Давно уже.
Насторожился, но будить никого не стал. Правильно.
— Наверху кто?
— Касик. Только сменил.
Паренек из кирьялов.
Караулами занимались Малоун и Витмид. Я не вмешивался.
— Иди спать, ярл, — заботливо посоветовал Джоржи.
Но я медлил. Что-то тревожило.
О, вспомнил.
— Сваресон вернулся?
— Нет.
— Кто еще?
— Стюрмир, Дагбард, Фридлейв… — начал перечислять Джорди, но я его остановил.
Гульбанить в Киев отправилось десятка два моих хирдманов. Надо полагать, задалось веселье. Налеюсь, никого не убили.
Зря надеялся.
Глава девятнадцатая. Поруганная честь и справедливость богов
— Ради всех неудачников, угодивших в Хель! Медвежонок! Что это была за хрень! — рычал я, пока Бернар обрабатывал руку моего братца. — Ты решил сократить наш род на одного здоровенного дурака?
— Да ладно тебе, родич. Что ты ворчишь, как мама. Ну порезали меня немного. В первый раз, что ли?
— Немного? Немного?! — Меня аж затрясло от ярости. — Да тебе чуть клешню не отмахнули!
— Так не отмахнули ж… — Тут он наконец оценил мое состояние и спохватился: — Все, братишка, все. Ну сглупил. Признаюсь. Больше такого не будет. Не плюйся. Бернар, долго еще? А то очень пива хочется.
— Терпи, воин, загноится — без руки останешься, — посулил отец Бернар, щедро поливая рану темно-зеленой субстанцией.
«Терпи» относилось не к хирургической операции. Боль Медвежонок игнорировал, а вот жажду…
— Принесите ему пива! — велел я, не оборачиваясь. Найдется кому услышать и исполнить. Нет, ну какой самоуверенный дол… нахал!
Я вспомнил то, что произошло, и скрипнул зубами. Черт! Будь у кое-кого рука потверже, и я потерял бы брата.
— Я, боярский сын Имяслав, требую княжьего суда!
Я этого Имяслава видел впервые. И на этот первый взгляд ничего выдающегося он собой не представлял. Боец, так сказать, среднего веса. Во всех смыслах. Если у него имеются ко мне претензии (а иначе с чего бы он приперся?), то это его личные проблемы.
Рюрик покосился на меня. Я пожал плечами. Отсигналил пальцами: «не знаю этого».
А вот князь киевский отнесся к претензии серьезно. И судя по тому, насколько тише стало в трапезной, боевой народ тоже прислушался.
— Я обвиняю этого человека в том, что он насильно овладел моей сестрой, пролив ее кровь и обесчестив!
А ведь как хорошо сидели. Киевский князь Аскольд, в отличие от брата Дира, плохого мне не делал. И отнесся с уважением. Прокорм моему хирду выделил. Хотя мог бы гостевые расходы и на Рюрика повесить. Я ж вроде с ним пришел. И место мне с братом определил — за верхним княжьим столом. А жене моей пусть и в женской части (у них так принято), но рядом с собственными супругами. А когда ко мне по-хорошему, я всегда отвечаю тем же. Мы даже подарками обменялись. Мелочью, но — символично.
И вдруг такое заявление!
—…овладел моей сестрой!
Я офигел.
Но ненадолго. Потому что обнаружил, что указующий перст боярского сына нацелился не в меня, а в моего братца.
Медвежонок, уже порядком угостившийся (да он вообще не просыхал последние дни), поглядел на обвинителя, призадумался на секунду… Словенский он понимал уже достаточно хорошо, однако вино и пиво, смешавшиеся у него в организме, сказались на скорости мышления.
Повисла полуминутная пауза, а потом Свартхёвди осмыслил сказанное и отреагировал. Направил на Имяслава обглоданное баранье ребро и прошамкал набитым ртом:
— Лжешь, пес.
Потом прожевал, запил и завершил уже на языке Севера:
— Фар и бро хинн фейгум хундр![1]
Это было несправедливо. Уж в чем в чем, а в трусости боярича обвинять не стоило. Даже если он не знал, что Свартхёвди — берсерк, все равно, чтобы бросить вызов нурману подобных габаритов и опыта, требовалась недюжинная храбрость.
— Это ты врешь, собака! — заорал Имяслав, швырнув на княжеский помост какую-то окровавленную тряпку. — Вот ее кровь!
Свартхёвди настолько удивился, что даже не рассердился.
— Я никого не убивал уже одиннадцать дней, — сказал он. — Что болтает этот дурачок?
— Это кровь моей сестры! — Имяслав аж подпрыгивал от ярости.
— Подними и разверни, — потребовал Рюрик.
Имяслав зыркнул на него белыми от бешенства глазами. Не подчинился.
Рюрику это не понравилось.
— Я старший брат твоего князя! — процедил он. — Делай, что велю!
Вот это уже Аскольду не понравилось. Но он тем не менее дернул головой: делай.
Имяслав повиновался и продемонстрировал всем кусок льняного полотна с пятнами засохшей крови.