Последнее лето
Шрифт:
– Ну что, малой, помнишь, как пожелал мне тогда сдохнуть?
Паша мотал головой, мелко-мелко. Сердце колошматило в рёбра – того и гляди проломит. По пальцами крошечными лапками засучили жучки, забегали.
– Эх, Пашка-Пашка, – Марат открыл огромную пасть, и из неё потянулись длинные черви.
Они извивались по Пашиной коже, обвивали его шею и руки.
– Паш!
Он зажмурился, свернулся калачиком.
– Паша!
Вот они уже обвили его всего, стиснули крепко, как огромнейшие удавы.
– Паш!
Папа?..
Паша нерешительно приоткрыл глаза.
– Ба?..
Над
– Ма, убери фонарь, слепишь.
Зоя Захаровна заохала и опустила руку.
– А мама? – Паша подскочил. – Где мама?!
– Паш, ты чего? Приснилось чего, да? Пойдём в дом.
Приснилось?..
Поодаль виднелись огни дома, одного-единственного не спящего в полуночной тьме. Луна уже не была столь истерически яркой и жирной. Никакого Марата и червей. Ни мамы.
– На, – папа заботливо опустил свою рубашку Паше на плечи. Сам остался в старой алкоголичке. Поправил шарф, намотанный на Пашину шею, сразу стало легче дышать. – Запрыгивай, – подставил спину, как в детстве.
– Сам дойду, – не престало пацанам на загривках кататься – маленький, что ли?
– Ну как знаешь.
– Ды кокой тама какы знаися? А ну, ховорят тэбе, залысь!
Паша сурово направился к дому. Сам, на своих двоих.
Свои двое подкосились, и он снова чуть не растянулся на мокрой от ночной росы земле.
– Во-о-о! Сам он!
Папа молча подставил спину, и на этот раз – так же молча – Паша вскарабкался и почти мгновенно провалился в неразборчивый сон.
На утро жара не было, будто бы и не болел. Встали рано – отцу ещё надо было на работу успеть. Правое запястье – то самое, за которое держалась мама – было замотано бинтом.
– Ды куды ж ты ехо ташышь-то? Оставилы б мине ехо здеся!
– Куда тебе? Тебе ж на работу.
– Нуткать и тэбе ж на работу. А мине тут близохонко – захлядывала бы к нэму. А, Митюш?
– Мам, нам пора. Давай, – папа чмокнул мать в загрубевший на солнце лоб и пошёл за руль старенькой Лады.
Паша уже свернулся на задних сиденьях – не выспался. Пару часиков поспит ещё, а там и дома.
– Ма, – папа со скрипом приоткрыл окошко с водительской стороны, – ты это, перец-то смыла б с окон, а. Я ж тебе ещё в начале лета мелок от насекомых привёз.
– Ды шито ты минэ усё со своей химией-то! От хымии оно знаэшь чэхо? Пыпыска синяя вся! Тьфу! – Зоя Захаровна скрылась за скрипучей дверью.
Паша глянул на свою забинтованную руку и тяжело вздохнул.
Перец…
Папа покачал головой, натужно закрутил стеклоподъемник, завёл мотор – расфырчавшийся, затрясший машину – и помахал матери, высунувшейся в окно. Как бы она ни злилась, всегда отходила чуть ли не сразу и забывала обиды быстрей антилопы гну.
Паше не терпелось встретиться с друзьями. Про ночные свои похождения он планировал умолчать. Но две эти смерти: матери и Марата, – неведомым ему образом сплелись в запутанный клубок. Который непременно хотелось распутать.
Как когда-то он терялся среди версий о маминой смерти, так и теперь не мог отделаться от зудящего чувства, что нужно – просто необходимо –
Гуляли они вчетвером: Паша, Катя, Таня и Лёшка – тот самый, что в прошлом году испугался плесневелой какашки. С тех пор многие за глаза его звали Крысой, потому что какашку ту за неё он и принял. Кто-то ещё предлагал звать его Кастратом – за тоненький голосок, которым тогда Лёшка визжал – не прижилось.
Никто не решался начать разговор о главном. Ходили вокруг да около. Кто как выходные провёл, что по телику показывали, какие последние слухи. Танины соседские ребята щенят вон нашли – сука ощенилась. Пытаются пристроить, а пока свили им гнёздышко под боковой лестницей новой школы. С одного из таких Паша с Лёшкой, Катей и Вадиком как-то в прохожих камнями кидались. Кинут – спрячутся за высокие сплошные перила – будто бы не при чём. Мелкие были, глупые.
– Я хотела одного хотя бы взять, но мама не разрешила, – Таня обернулась, споткнулась, неловко улыбнулась и взялась за кулончик на шее. Серебристый такой, с мышкой – Минни.
– Блин, я б тоже взяла, – Катя отодрала с фонарного столба жёванную жвачку и сунула в рот. – Давайте к ним сходим!
На том и порешили. Свернули во дворы, чтоб срезать путь.
Таня снова обернулась, скрестила руки на груди, нахмурилась.
– Ты чего? – Паша тоже обернулся, шмыгнул. Позади шёл знакомый наркоман. Ну как знакомый? Просто все о нём знали. Высокий худосочный паренёк лет девятнадцати. С горбом и большими ноздрями. Он был то ли двоюродным, то троюродным братом Лёшкиной одноклассницы. Вечно собирался с такими же обдолбышами и гонял дедов, игравших в домино у Паши за домом. Там стояли два прекрасных стола с лавочками. Один обычно занимали старушки с бочонками. Второй – дедушки с домино. И Паше так всегда было интересно, почему никогда их компании не разбавлялись противоположным полом. Ведь что домино, что лото – игры же интересные. Почему бы всем вместе не поиграть? И только однажды в тесный дамский коллектив затесался какой-то мальчонка – по всей видимости, внук одной из бабуль. Но только на раз его и хватило.
– Там этот тип…
– Ну да, – Паша опять обернулся. Горбатый харкнул и присел завязать шнурки. – И что?
– Он уже полдороги за нами идёт.
Паша снова глянул назад. Горбатый тёр свои огромные ноздри и медленно шёл следом.
– Пс, пацаны, тока тихо. За нами хвост, надо, короче, плутать, – Паша шмыгнул, резко взял вправо и прибавил шагу.
Остальные свернули за ним. Потом через дом ещё раз свернули направо к главной дороге. Оглядывались теперь все попеременно. Горбатый стал отставать. Вскоре к нему подошёл ещё один торчок, и они пошли по своим делам.
– И чё это было? – Лёшка достал из кармана барбариску и съел. Поймал на себе Танин взгляд, вытащил изо рта и протянул ей: – Хочешь?
Она замотала головой и руками.
Лёшка пожал плечами и закинул обратно.
– Ну всё. Нам копец, – Катя потянула себя за рыжий хвост, будто пыталась снять скальп.
– Чё сразу копец-то? – Паша храбрился. Нельзя было ударить перед Таней лицом в грязь. Даже почти что не шмыгнул. – Разберёмся. Может, он вообще не за нами шёл. Слинял же.
– А вдруг это он убил Марата? А теперь и нас хочет убить!