Последнее наказание
Шрифт:
– Нора! – воскликнула она. – Как же я соскучилась по тебе! Почему так долго? Мы ждали вас еще днем!
– На одном из постоялых домов, – ответила мама, принимая объятия сестры. – Возникла проблема с лошадьми. Мы сильно там задержались, но потом проблема решилась.
– Ну не страшно, – заключила тетя Лотта. – Главное, что вы все-таки приехали.
Она еще раз крепко сжала маму в объятиях, но тут же выпустила ее, увидев Петруса, выбравшегося из кареты последним.
– Петрус! – воскликнула Лотта. – Как же я рада тебя видеть! Ты нисколечко не изменился за эти годы! Ну, разве что в области талии, – прибавила она с легким сарказмом, взглянув на давно уже немаленький живот Петруса.
Она, нисколько не смущаясь своего мужа и слуг, крепко обняла нашего сопровождающего, а затем переключила свое внимание на меня.
– Мария! – воскликнула она с искренним удивлением. – Вот это да!
Она так же крепко, как и всех прочих своих гостей, обняла меня, при этом лукаво подмигнув маме, а после повернулась к своему супругу, который только еще успел подойти к нам, так как в отличие от Лотты передвигался не бегом, а медленным размеренным шагом. Мужчина этот был средних лет, не красивой, но и не отвратительной наружности. Его круглое холеное лицо не рассекала ни одна морщинка, хотя лет ему, на мой взгляд, было не так уж и мало. Карие глаза его выражали спокойную уверенность в своих силах, а черные, как смоль, волосы были аккуратно уложены и зачесаны направо. Фигура его также не отличалась ни худобой, ни излишней полнотой, и он не имел ни горы мышц, ни милого животика, как у Петруса. В общем, он произвел на меня впечатление человека довольно педантичного, скучного, но очень доброго. Тетя Лотта, подойдя же к нему, нежно обняла его за талию и, трогательно улыбнувшись, представила:
– Познакомьтесь, это мой муж – Ханнес Кельц.
Ханнес слегка склонил голову в знак приветствия, но при этом остался совершенно серьезен, отчего я подумала о том, что, возможно, он не особенно рад нашему визиту. Много позже я поняла, что господин Кельц просто на просто являлся человеком не способным не то, чтобы к бурному, но даже к самому малому проявлению эмоций. Чтобы не происходило вокруг него, он всегда оставался спокоен и собран, в то время как Лотта даже в самый заурядный день являла собой целый вихрь разнообразных эмоций.
– Очень приятно, господин Кельц, – сказала мама, в ответ на его приветствие делая легкий поклон.
– Можете называть меня просто Ханнес, – ответил он довольно просто, что вселило в меня надежду на то, что наше пребывание в его доме не будет доставлять лишние неудобства ни ему, ни нам.
Я вспомнила, как мама рассказывала мне историю, о том, что много лет назад, когда я еще лежала в колыбели, тетя Лотта против воли своих родителей вышла замуж за этого человека. Я точно не знаю, чем именно был неугоден он нашей семье (отсутствием ли родовитых предков или какими-то своими личностными качествами), но мне рассказывали, что это желание тети Лотты связать с ним жизнь невероятно возмутило бабушку с дедушкой, которые были настроены категорически против сего брака. Настолько против, что не дали-таки своего благословения, не поехали на свадьбу и, что самое худшее, не пустили туда мою маму, которая на самом же деле была очень рада за свою сестру и жаждала поддержать ее в свадебный день. Из-за этой размолвки тетя Лотта долгие годы не общалась ни с бабушкой, ни с дедушкой, ни даже с моей мамой, которой старики строго настрого запретили вести всякую переписку с сестрой. Только после того, как ни бабушки, ни дедушки не стало на этом свете, сестры снова начали общение, и наши семейные узы вновь восстановились. Теперь же, спустя много лет, мы наконец-то познакомились с, хоть и не кровным, но все же родственником.
– Добро пожаловать в наш дом, – сказала Лотта, которая, провожая нас к дверям, не выпускала из своих рук мамину ладонь. Я видела, как скучала она по сестре все эти годы и как теперь была искренне рада нашему приезду.
В доме нас давно уже ждали. Стол был накрыт вкусными праздничными блюдами, комнаты чисто убраны, а прислуга оповещена и готова к нашим услугам. Несмотря на то, что дорога была утомительной и долгой, в тот вечер мы не торопились идти спать, а вместо этого до поздней ночи не могли наговориться с новообретенными родственниками. Лотта, почти не замолкая, рассказывала нам про Амстердам, про его нравы и обычаи, а также про людей, проживающих здесь. Я с приятным удивлением отметила, что, вопреки своей кажущейся сухости и немногословности, Ханнес хорошо дополнял тетю Лотту, и, несмотря на все различия в их темпераментах, они сходились в одном самом важном – в своем жизнерадостном взгляде на жизнь.
Я плохо помню, как спала в ту ночь. Помню только воодушевление, что переполняло меня, когда я уже поздней ночью шла в отведенную мне спальню. Отпуская горничную, которая помогала мне раздеваться, я была уверена в том, что так и не смогу уснуть, так как все произошедшие вокруг меня
На следующий день тетя Лотта приступила к исполнению всех своих вечерних обещаний. Ханнес, как и большинство богатых людей Амстердама, заработал свое состояние тем, что занимался торговлей, в частности, он продавал сукно и пряжу. Этот бизнес приносил ему немалые средства и к тому же сделал его одним из самых уважаемых людей города, но ведение дел, особенно связанных с торговлей, отнимало много времени, и поэтому Ханнеса редко можно было обнаружить дома проводящим время в праздном безделье. Именно по этой причине, даже несмотря на то, что мы все вчера засиделись допоздна, рано утром он все же покинул дом и отправился радовать Амстердам красивыми тканями и хорошей пряжей. Его супруга же, несказанно обрадованная тем, что с нашим прибытием ее жизнь, хотя бы на время, станет разнообразней, решила посвятить все свое внимание мне и маме.
Утром, сразу же после легкого завтрака, состоящего из свежих овощей, вареных яиц и холодного мяса, мы отправились осматривать город. Лотта предложила нам взять карету, но само это слово вызывало у нас с мамой фантомные болезненные ощущения в пояснице, и мы настояли на пешей прогулке. С непередаваемым удовольствием тетя Лотта показывала нам свои любимые улицы и скверы. Днем Амстердам показался мне не таким привлекательным, как ночью, потому что в темноте улицы виделись мне не такими грязными, да и в отсутствии многочисленных горожан они казались несколько более широкими. Тем не менее мне здесь нравилось, и особенно меня впечатлила набережная реки Амстер. В этом нет ничего удивительного, так как раньше мне никогда не доводилось видеть своими глазами столь широких рек и такого количества кораблей. По правде сказать, я никогда в жизни не видела ни одного настоящего корабля, а здесь их было так много, и за каждым из них словно бы скрывалась неразгаданная тайна пережитых приключений. Я готова была посвятить целый день только наблюдению за кораблями, за их трепетной и в тоже время бурной жизнью, но мама и Лотта торопили меня, желая показать и другие достопримечательности Амстердама.
Гуляя по городу, мы встречали много самых разнообразных людей, но все они, как мне показалось, очень сильно отличались от тех, с кем я была знакома раньше. Жители Амстердама были торопливы, шумны и энергичны, они двигались непривычно быстро, от чего временами мне казалось, что голова начинает кружиться от всей той суеты, что царила на улицах города. Я то и дело тревожно поглядывала на маму, боясь, что от такой динамичной прогулки у нее может ухудшиться здоровье, но ничего, что могло бы указывать на это, я не замечала. Мама счастливо улыбалась, беседуя со своей сестрой, и казалась полной сил не только для простой прогулки, но и для того, чтобы обойти пешком весь Амстердам.
Время от времени мы встречали и знакомых Лотты, которые приветствовали ее с искренней радостью. Каждому такому знакомому тетя представляла нас, но ни с кем из них не задерживалась в беседе надолго, ссылаясь на то, что спешит показать нам собор. Лотта хотела привести нас туда до начала служения обедни, чтобы мы успели насладиться видом и убранством собора до того, как его заполонит бессчетное количество людей.
Когда мы подошли к собору, я на несколько минут задержалась на площади перед ним, чтобы осмотреть его снаружи. Если раньше я думала, что дом Лотты и Ханнеса является самым красивым строением в Амстердаме, то теперь с пьедестала красивейших зданий его сместил этот собор. Высокие массивные каменные стены с большими узкими фрезчатыми окнами создавали вокруг него атмосферу старины или даже архаичности. Я была восхищена его видом и с немалым трепетом поднималась по каменным ступеням, ведущим к широким дубовым дверям собора. Заходя внутрь, я стрепетом прикоснулась к изображению святого, вырезанному из камня и встроенному в стену у самого входа.
Все, что было внутри, и сами стены собора казались мне пропитанными присутствием Бога. Даже беленые деревянные потолки и балки, чудились мне чем-то великолепным и изысканным. Бог словно жил здесь всегда, и я, как мне тогда казалось, ощущала его присутствие рядом с собой. Посещая нашу деревенскую церковь, я никогда не испытывала ничего даже близко похожего на то, что испытывала в тот момент. Позже я много думала о том, правда ли это место было святым и даже божественным, или мои чувства в тот день объяснялись лишь игрой девичьего воображения, вдохновленного немыслимой красотой собора и Амстердама в целом. Людей в соборе еще не было, и поэтому мы позволили себе побродить немного в его стенах, любуясь внутренней отделкой.