Последнее наказание

Моро Арабель

Оглядываясь по сторонам, я почти не заметила, как села. На шорох моих движений из той части комнаты, что скрывалась от моего взгляда очагом, вышла старушка, которая, почему-то, показалась мне такой же маленькой, как и весь этот дом. При этом она сама, равно как и все в ее жилище, была опрятна, чиста и уютна. Одежда ее была очень проста, седые волосы аккуратно собраны на затылке, а поверх них был повязан платок. Даже сейчас я помню, что он был темно-зеленым, как листья маминой любимой яблони в разгар лета.

– Ну здравствуй, – сказала старушка, добродушно улыбнувшись. – Долго же ты спала.

Она

задорно подмигнула мне и подошла поближе. От нее пахло сухими травами и дымом, но мне это понравилось. Она и сама мне понравилась, хоть я и не смогла бы точно определить, чем именно. Не говоря старушке ни слова, я снова осторожно окинула взглядом ее дом. Все здесь казалось мне новым, необычным и поразительно интересным. Все время, что я разглядывала незнакомую обстановку, старушка внимательно изучала меня, при этом ее глаза то расширялись, то снова лукаво прищуривались. Она осторожно потрогала мой лоб, поправила растрепавшиеся волосы на моей голове и, наконец, спросила:

– Хочешь молока?

Этот вопрос был задан так просто и так свободно, что я невольно удивилась. Обычно крестьяне, несмотря на мой малый возраст, обращались ко мне более скованно, стараясь соблюдать должный этикет и уважение. Старушка же, казалось, не ощущала никакого различия между собой и мной и обращалась ко мне так же, как обратилась бы к любому деревенскому ребенку. Я не сердилась на нее за это. Как раз напротив, благодаря этой ее простоте старушка понравилась мне еще больше. Я подумала о том, что, возможно, она просто не знает, кто я такая, но потом посмотрела на свое платье, которое даже будучи перепачканным и порванным все же никоим образом не походило на наряды деревенских детей.

– Так будешь молочко-то? – снова спросила старушка.

Она лукаво улыбалась, словно догадываясь о тех мыслях, что роились в моей голове.

– Да, – мой голос показался мне странно хриплым.

Я прокашлялась. Старушка помогла мне слезть со стола и посадила на низенький табурет, который стоял рядом. Затем она принесла глиняный кувшин, завязанный сверху белым полотенцем, налила в простую глиняную кружку молоко и подала мне. Потом она налила молоко и себе и села на второй табурет, что стоял напротив меня с другой стороны стола. Я отпила молоко. Не знаю, может быть, я слишком уж впечатлительная, но и сейчас я помню его вкус. Вкус свежести.

– Как вас зовут? – спросила я у старушки.

– Можешь называть меня бабушка Марселла, – ответила она и снова улыбнулась.

Ее улыбка показалась мне очень милой, но совершенно не свойственной людям ее возраста, потому что, когда она улыбалась, создавалось ощущение будто бы внутри этой старой сморщенной женщины все еще жила та маленькая девочка, коей она была когда-то очень и очень давно.

– Сколько я спала? – снова спросила я.

– Несколько часов, – ответила бабушка Марселла. – Солнце уже садится, а твои друзья все еще ждут тебя во дворе, чтобы проводить домой.

– Они здесь? – от радости я соскочила с табурета, намереваясь сразу же выскочить на улицу, чтобы увидеть своих друзей.

Бабушка Марселла снова улыбнулась своей детской улыбкой, но предостерегла меня.

– Не торопись шибко, а то опять упадешь.

Когда я, взбудораженная неожиданным приключением, выбежала во двор, крестьянские дети, ожидавшие

там, радостно завизжали и кинулись ко мне. Они, перебивая друг друга, принялись рассказывать мне о том, как я упала с развалин и потеряла сознание, а также о том, как они увидели огромную лужу крови, вытекавшую из-под моей спины, и ужасно испугались того, что я умерла. Они хотели уже бежать за помощью в деревню, когда вдруг, словно из ниоткуда, появилась бабушка Марселла. Оказалось, что она жила на опушке леса, совсем рядом с теми развалинами, где мы искали следы призрака старой ведьмы. Крестьянские дети вместе со старушкой принесли меня в ее домик, но она приказала им всем ждать снаружи, а сама же скрылась внутри вместе со мной и некоторое время не выходила. Потом она все-таки вышла, вынесла им парного молока и сказала, что со мной все будет хорошо, что я уже сплю и что им придется подождать до того момента, пока я сама не проснусь.

– А вы действительно колдунья? – едва сдерживая свой восторг, спросил один из крестьянских мальчишек, когда бабушка Марселла вышла вслед за мной во двор.

Она вынесла еще один кувшин с молоком и отдала его детям, которые с удовольствием, отпивая по чуть-чуть, стали передавать его друг другу.

– Почему ты так решил? – лукаво улыбаясь, спросила она у задавшего ей вопрос мальчишки.

– Ну.., – протянул он, не зная, как лучше ответить, чтобы не обидеть ее и не нарваться случайно на превращение в какую-нибудь жабу.

Ему на выручку пришла деревенская девчонка, его двоюродная сестра, которая была на пару лет старше и, соответственно, сообразительнее всех остальных детей, толпившихся во дворе бабушки Марселлы.

– Потому что вы живете одна на опушке леса, – сказала она, принимая вид знатока. – Потому что вы появились так внезапно, когда Марьюшка упала. И еще потому что мы думали, что Марьюшка умерла, а вы ее исцелили, и теперь она жива, как и прежде.

– И еще потому что, – добавил, осмелев после слов сестры, крестьянский мальчишка, который первым задал этот вопрос старушке. – Потому что мы прислушивались у окна, когда вы с Марьюшкой были внутри, и слышали, как вы что-то шептали возле нее.

Слушая рассуждения детей, бабушка Марселла лишь загадочно улыбалась. Она могла бы легко опровергнуть каждый из доводов этих ребят, но не хотела этого делать. Много позже я узнала, что причиной этому была искренняя ее любовь к детскому воображению. Именно эту детскую способность: благодаря своей всеобъемлющей фантазии видеть намного больше того, что способен разглядеть взрослый, бабушка Марселла ценила больше всего на свете. Она пронесла ее в себе сквозь долгие года своей жизни и старалась питать ее во мне все последующие годы нашего знакомства.

– А что вы делали возле тех развалин? – спросила она после того, как дети, выжидая ее ответа, немного умолкли.

– Мы ходили посмотреть разрушенный дом старой ведьмы, – ответил кто-то из детей.

При этом каждый из нас почувствовал какую-то странную неловкость и смущение, словно мы, сами того не желая, оскорбили старушку. Но бабушка Марселла как будто и не заметила нашего смущения.

– Ведьмы? – удивленно переспросила она.

– Да, – чуть более уверено добавила старшая девочка. – Взрослые ребята говорили, что давным-давно там жила ведьма.