Последнее небо
Шрифт:
Чужая планета. Ни следа человека на ней. Земля черт знает где, еще Гот знает, но, в общем, далеко Земля. А в отсеке Азамата, присев на краешек стола и поставив босые ноги на кресло, сидит себе как ни в чем не бывало девушка. Ничего такая девушка. Между двадцатью и двадцатью пятью. Черноволосая, смуглая, симпатичная. Ножки длинные, а грудь маленькая. Платье на ней грудь выгодно подчеркивает, а ножки девушка и сама не прячет…
Вот тут Пижон сделал стоп-кадр и попытался сам себе вправить мозги. Таких девушек не бывает. В смысле бывают, конечно. На Земле бы он на такую если и обратил внимание, то, скорее, из-за того, как она себя подает красиво. Потому что если разобраться – ничего особенного. Девушка как девушка. Но платье, прическа, осанка… Пижон укрупнил изображение, всмотрелся внимательнее: да, и макияж какой, а! Короче, девушка из тех, что сами себя из ничего лепят.
И снова стоп. Не о том мысли. Точнее, мысли как раз о том, если учесть, что со времени старта шесть с лишним стандарт-месяцев прошло. Но подумать о другом стоит. О том, откуда эта девушка, кем бы она ни была, взялась? И не в отсеке Зверя, шайтан бы с ним, со Зверем, а вообще на Цирцее? Странностей здесь, конечно, хватало, и кое к чему Пижон даже привык, но… Всему в конце концов есть предел! Где Азамат взял еще и эту бабу?! Ему Улы мало?
Нет. Опять не то. Дело в Цирцее. Она разумна. Зверь говорил, что она разумна, а Зверь не ошибается. Цирцея научилась создавать людей?
В запертом отсеке?
Пижон срочно перелистал в памяти все прочитанные им фантастические книжки. Вспомнил на всякий случай еще и фильмы… Все сходилось на том, что Цирцея начала генерировать призраки. Не призраки мертвых, а… да, иллюзии.
Все сходилось. Но именно это и настораживало. То, о чем пишут в книжках, тем более фантастических, в реальности происходить не должно. Хотя бы потому, что… А почему? Потому что в реальности все должно быть как-нибудь иначе.
Пижон застонал и включил просмотр. Может, это он с ума сошел? Ну да. И камера в отсеке Зверя тоже. И приемник здесь тоже спятил. Ладно, если разобраться не получится, так хоть на живую женщину можно посмотреть. А то все Ула да Ула. Хотя Ула, конечно, да! На нее посмотреть стоит. Вот Зверь, вот скотина, все бабы на него липнут. На Земле такого не было. Заглядывались на Азамата, конечно, куда без этого? Такие, как он, женщинам нравятся. Но он же Тихий был. Тихий. Это здесь озверел. Во всех смыслах.
Девушка на экране ничего пока не делала. Сидела на столе. Смотрела на Зверя. А тот не то спал, не то совсем отключился…
Пижон подскочил, вспомнив тварь, в которую превращается Зверь, отключаясь. И сел обратно. Что бы ни случилось, это дело прошлое. Запись четырехчасовой давности. Да к тому же эта женщина – порождение Цирцеи и, может быть, больной фантазии Азамата. Вот она удивится, столкнувшись нос к носу с «демоном». За самого Зверя Пижон нисколько не переживал. Этот, изменившись, даже ящера голыми руками порвет. Что уж говорить о каком-то там фантоме?
А девушка сидела. Молчала. Не похоже было, что ей скучно. Она смотрела на Азамата… Просто смотрела. А Пижон смотрел на нее. Радовался тому, что угол съемки у мини-камеры очень широкий и охватывает практически все пространство жилого отсека. Можно наблюдать и за Зверем, и за его гостьей, а заодно быть уверенным, что никого больше внутри нет.
Зверь открыл глаза. Пижон напрягся, но ожидаемого безумия во взгляде Азамата не наблюдалось. Там даже привычные бесенята не плясали, а ведь Пижон за полгода так к ним привык, что уже и вспомнить не мог, какие были глаза у Тихого.
Вот такие, наверное, и были. Никакие. Темные и пустые тоннели в никуда.
И тут девушка заговорила.
Гот, засыпая, прокручивал в голове список завтрашних работ. За вычетом строительной группы, что жила сейчас в кратере, в его распоряжении оставалось четырнадцать человек. И Ула, но Ула не в счет. Семеро здесь. Семеро в ущелье, в горах. Там, куда не дотянется взрывная волна после старта болида. И куда не скоро доберутся посланные Цирцеей твари. Лис два каньона, выбранных Джокером, забраковал. На третьем они с маленьким солдатом сошлись. Далековато, конечно, было новое место от обжитого плато. Но, учитывая, что нынешний лагерь после старта Гота должен был превратиться в выжженную пустошь, каждый километр расстояния воспринимался, скорее, как благо, чем как препятствие.
Уже шесть дней все работали как проклятые. Во время первой установки лагеря было легче, хотя там, Гот помнил, почти все приходилось делать вручную, а сейчас вовсю использовали роботов. Дело двигалось, конечно. Оно заметно двигалось. Еще пара дней, и можно будет разбирать последний жилой корпус, снимать ветряк-генератор и уходить. Совсем.
Майор видел такие покинутые колонистами поселки. После ухода людей там оставалась какая-то своя, невидимая жизнь. Словно дома еще помнили, что когда-то все было иначе. И тщетно искали в обрезанной проводке хоть каплю живой энергии. Пытались зажечь свет в окнах. Вернуть себе и всему вокруг хотя бы иллюзию смысла. Грустное зрелище. Тоскливое. Хотя думать насчет того, что там пытаются сделать дома, это, скорее, Зверю пристало.
Слава богу, завтра можно будет вырезать дверь и выпустить сержанта на волю. Пять дней прошло. Он либо умер, либо выздоровел Второй вариант совершенно однозначно предпочтительней, но первый не исключен. Об этом лучше не думать. Да и не может Зверь просто так взять и умереть. В конце концов с его стороны это было бы совершеннейшим свинством. На кого, в таком случае, оставлять лагерь?
На Лонга – он справится. Голова у мальчика светлая, думать он умеет, это почти все евреи умеют. А Лонг, помимо того что умный, еще командовать способен. Причем командовать грамотно. Пендель на роль командира не годится. Слишком негибкий. Пижон… нет, этот предпочитает выполнять приказы. От и до. После чего чувствует себя исполнившим долг и не рвется проявлять инициативу. Никакую. Командиру так нельзя.
Зверя нужно. Зверя. Вот кто идеально подходит. Люди его любят. Он людей – нет. Зато ценит. Использует бережно и с полной отдачей. Завтра он, если жив еще, ничего, конечно, не сделает. Ему как минимум поесть нужно будет. За пять дней. Но уж послезавтра… или, чем черт не шутит, уже завтра к вечеру, тут все забегают, как в муравейнике. Работа, на которую сейчас Гот минимум два дня отводит, за десять часов сделана будет.
Теперь-то понятно уже, откуда что бралось и как получалось, что двадцать человек в четыре смены работают, но не перерабатывают и даже устают в меру. Зверь, колдун чертов, еще и не такое учинить может. А за пять дней, пока он там у себя прохлаждается, в лагере две травмы. Крутой щит себе на ногу уронил, сейчас еле ползает. А Кинг палец дверью прижал. Как умудрился, непонятно, но палец чуть не сломал. Ула за голову хватается. Говорит, что, если и дальше так пойдет, здесь все перекалечатся. Ладно хоть на новом месте, там, где Джокер заправляет, пока без эксцессов обходится.
А еще трения внутри команды. Так себе трения, конечно. Несерьезные. Такие в любом коллективе неизбежны. Но раньше-то без них обходилось. Зверь чужое раздражение забирал, давил в зародыше. Мать его, а говорят, будто нет незаменимых.
Но не в том даже дело, что он может, что умеет, в какие сроки будет перенесен лагерь. Просто хочется увериться, что жив этот проклятый тевто-монгол. Что с ним все в порядке. И есть на кого оставить людей. И Ула дергаться перестанет. Она ведь всерьез беспокоится. Это все остальные твердо уверены, что Зверь – тварь бессмертная и неуязвимая. Все, кроме Улы. Да и вообще, будет очень жаль, если он… нет уж. Когда это случится, тогда и подумаем о том, как жаль, что оно случилось. А пока Зверь жив. Он, скотина, обязан выжить. Хотя бы потому, что скотина. И не собирается никого радовать безвременной своей кончиной.