Последнее небо
Шрифт:
Хотя, если бы не было необходимости скрывать сам факт существования экзекутора, его задумка с уральской столицей не прошла бы. Ну, или все вышло бы не так изящно. Ведь не будешь впрямую спрашивать у специалистов, что такое гипноз и как он работает, если хочешь разыскать незаурядного гипнотизера так, чтобы никто этого не понял.
Спросить, конечно, все равно пришлось. Но для этого необходимо было отыскать подходящего специалиста, так что сначала Весин пытался обойтись своими силами. Как выяснилось, генерал переоценил себя.
Знать бы раньше, что внушение может быть чем-то вроде компьютерного вируса,
Бесценная способность!
Особенно если учесть, что вообще-то человека очень трудно заставить умереть. Внушением – очень трудно.
Удивительно, почему Смольников, в распоряжении которого было это существо, использовал его так нерационально? Или он не знал обо всех способностях своего выкормыша? Впрочем, магистр добился многого, может статься, он вовсе и не метил на самые вершины власти. Достаточно уже того, что глава департамента по работе с молодежью пережил шесть смен правительства, среди которых было два государственных переворота. Тихих. Незаметных почти. Тем не менее ничем, кроме как переворотами, эти перестановки наверху не назвать.
Что ж, магистр мертв, туда ему и дорога. Дело за Зверем. Он нужен живым.
Откровенно говоря, Николай Степанович уже сомневался в этом. Чем дальше… или, чем дольше? Да, чем дольше продолжались поиски экзекутора, тем сильнее становились сомнения.
Живым? А не слишком ли Зверь опасен? Как его контролировать? Возможно ли вообще контролировать это создание? Магистр работал со своим учеником, выстраивая отношения на доверии и эмоциональной зависимости. Он хорошо знал Зверя, видел его недостатки, умел ими пользоваться… Повышенная эмоциональная возбудимость, кстати говоря, была одним из главных рычагов давления. Или контроля? В общем, у магистра такой рычаг был, а вот у генерала Весина – нет. И вряд ли будет.
С другой стороны, Зверь должен понимать, и наверняка понимает, что вечно убегать у него не получится. А ведь он не только истерик, он еще и прагматик при этом. Жуткое сочетание, но, если магистр пользовался первым качеством своего подопечного, Весин обязан научиться взывать ко второму…
Мысли ходят кругами. В течение полутора месяцев ходят кругами. А Зверя нет.
Где он может прятаться? Если научиться рассуждать так же, как он, можно будет делать предположения. Вопрос в том, как именно мыслит Зверь. Ни психиатры, ни психологи ответа на этот вопрос дать не смогут. Первые потому, что экзекутор, при всех своих… странностях какое мягкое слово! – нормален. То есть он не сумасшедший. Вторые же просто не в состоянии представить себе подобных вывертов психики.
Зверь – талантливый художник. Вообще, складывается впечатление, что этому выродку удается все, за что он берется. Живопись – лишь одна из граней. На его рисунках почти нет людей. Зато в изобилии встречаются портреты машин, самолетов, болидов, самых разнообразных домашних роботов и, собственно, домов. Да-да, портреты. Теперь понятно, что имел в виду Смольников, когда говорил, что
И девочка. Одна и та же. Великое множество набросков, эскизов, законченных полотен. Она взрослеет на этих картинах, меняет прическу, одежду, стиль макияжа и, кажется, поведения.
Марина Чавдарова. Первая жертва Зверя. Сестра того самого священника, которого Смольников застрелил полтора месяца назад. Чего добивался магистр, отправляя своего выкормыша на последнее задание? И в чем он ошибся?
Был ли выбор жертвы предупреждением?
Скорее всего.
Зверь предупреждению не внял.
Почему?
Он хочет избавиться от всего человеческого, в том числе и от воспоминаний. Что ж, он избавился. От воспоминаний. А заодно и от магистра.
К вопросу об одушевлении. Или одушевленности? Сейчас уже и не скажешь наверняка, ожившее неживое – фантазия Зверя или объективная реальность. Во всяком случае, ни в один из его домов, из тех, что были указаны Смольниковым, попасть незаметно не удалось.
Замки не открылись. Пришлось ломать двери. А уж что началось внутри, стоило перешагнуть порог, – полтергейст это называется. Сказки такие есть, для взрослых. Двери захлопывались сами по себе и норовили переломать пальцы; розетки, стоило подойти чуть ближе, били искрами почти на метр. Прицельно. В глаза. Пылесосы с отчаянной обреченностью кидались под ноги. На одного из оперативников обрушился книжный шкаф. Полки там, кстати, были из настоящего дерева. И не клееные – сплошные цельные доски. Тяжелые. Да еще книги. Поразвелось грамотеев!
Апофеозом стала кухонная плита, которая, надо полагать, тихо и незаметно включилась сама по себе. Когда набралась полная духовка газа, вспыхнул огонь.
Ладно, не погиб никто. И слава богу, что квартира была из тех, которые называют на американский манер «пентхаузами». Взрыв ушел наверх. Треть крыши превратилась в воспоминания, но хотя бы жильцы не пострадали.
Впрочем, эта квартирка, хоть и со странностями, но не идет ни в какое сравнение с домом в Средиземноморье. Милым таким, сравнительно небольшим домиком из белого камня. Сад вокруг – запущенный, но красивый. Цветов – прорва. Двери, понятное дело, не открываются. Но тут уж и не старались, сразу выбили. А в доме – змеи. Гадюшник! Или как там они называются? Кругом змеи. На полу – целыми клубками, с потолка свисают гроздьями, мебели под ними просто не видно. Зверь их что, вместо собак держал? Для охраны? Да на хрена ему, спрашивается, охрана? Его дома сами себя прекрасно сторожат.
Николай Степанович очень живо представлял себе ощущения взломщика, забредшего, скажем, в сгоревший пентхауз. До пожара, разумеется. К черту, к черту. Лучше уж в золотой фонд забраться. Там хотя бы понятно, как охранные системы работают.
Что-то, впрочем, смогли заполучить, невзирая на помехи. Отпечатки пальцев. Вот, рисунки, опять же. Удалось изъять часть библиотеки. То, что было в городе, сгорело, конечно, а вот в змеином гнезде книги сохранились. С книгами и картинами сейчас работают аналитики. Трудно им. Утверждают, что если рисунки все, без сомнения, сделаны одной рукой, то библиотека, если судить по тематике и по заметкам на полях, собиралась как минимум тремя разными людьми. Уперлись – не сдвинешь. Может, и правда?