Последнее небо
Шрифт:
Эти внимательнее.
Так что на позиции для стрельбы выходили осторожно, почти ползли. Джокер требовал предельной точности выстрелов. Если с первого раза ящер не погибал, маленький солдат приходил в ярость, а Гот, выслушав его вечерний доклад, отправлял неловкого стрелка на разделку туш. Так что стрелять старались аккуратно.
Все бы ничего, но у Костыля засбоило что-то в системе охлаждения брони, и теперь он сильно потел, особенно когда приходилось то ползком, то бегом лазать по горам.
Пендель ведь ругаться начнет. Обзовет как-нибудь. Спросит, почему сразу не доложил. Они все ругаются: и Гот, и Пижон, и Лонг. Все им не так. Сами ничего объяснять не умеют, а ругаются. Вот Зверь не ругается. Зверю можно было бы рассказать о том, что с броней проблемы, но его последнее время не поймать. С утра до ночи он летает – у него в джунглях возле шахты дела какие-то, а с ночи до утра в рейхстаге торчит. К нему туда соваться боязно – там Кинг, Кинг смеяться начнет. И Костыль уже четвертый день маялся, каждый раз, как пот начинал щипать глаза, клятвенно зарекаясь, что уж сегодня-то…
«Уж сегодня-то обязательно. – Он поморгал, устроился поудобнее в ложбинке между двух камушков. Лежбище отсюда было как на ладони. Взрослые ящеры просматривались очень хорошо. Мелочь, скучковавшуюся ближе к скале, Костыль не видел. Но это была не его забота. Детенышей взялся отстрелять сам Джокер. Пока он на позицию не выйдет, можно передохнуть.
Костыль оглянулся украдкой: никого из десантников поблизости не было. Слава богу! Он поднял прозрачный щиток шлема, снял перчатку, достал из рукава носовой платок и принялся вытирать мокрое от пота лицо.
В этот момент Джокер и скомандовал начать стрельбу.
На какие-то секунды Костыль замешкался, натягивая перчатку. За эти секунды один из маленьких ящеров выскочил из-за камней, зашипел яростно и вцепился Костылю в палец. В следующую секунду звереныша в клочья разорвал выстрел Джокера. А еще мгновение спустя мат все того же Джокера оглушил Костыля.
Ладно хоть ругался черномазый не из-за снятой перчатки. Такую мелочь он, похоже, не разглядел. Ругался Джокер из-за места, которое выбрал Костыль.
Все ему не так! Сам бы и показывал, откуда лучше стрелять. Он в своих джунглях только и делал, что охотился, у него опыта больше, вот пускай за всех и думает. Пигмей хренов! Только-только с дерева слез, а туда же, орать!
Она чувствовала себя виноватой. И поэтому настроена была агрессивно. Почти враждебно. Так странно… Раньше отношения с женщинами не доходили до стадии выяснения отношений. Так уж складывалось, что женщины или умирали, или теряли его. Ула – первая. И опыта катастрофически
Что она предпочтет? Что она хотела бы услышать? Сделать вид, будто ничего не случилось? Нет. Как раз этого Уле не нужно. Ну ладно. Чего хочет женщина, того, как известно, хотят все остальные. Куда же денешься?
Зверь улыбнулся.
Ула облегченно вздохнула: наконец-то он ее увидел. А то стоял в дверях и смотрел в пустоту. Ей показалось, что в лаборатории от этого взгляда иней выпал. Уж лучше пусть жжет своими глазищами, чем так… когда холодно.
Кстати, чему это он улыбается, позвольте узнать?
– И что ты увидел смешного? – поинтересовалась она, пытаясь голосом скопировать недавний холод его взгляда, – Бесишься, да? Думаешь, я тебя… – Ула поискала подходящее слово. Нашла: – Думаешь, я тебя подставила?
Улыбка Зверя из задумчивой стала слегка озадаченной. Он наклонил голову:
– Что, извини?
– Подставила, – упрямо повторила Ула, – ну, кинула. Сдала. Настучала.
Зверь внимательно слушал. Даже улыбаться перестал. Зато теперь в глазах запрыгали знакомые бесенята. Такие родные, господи…
– Какой слог! – восхищенно пробормотал Зверь. – Какое блестящее знание языка! Какой, не побоюсь этого слова, синонимический ряд!
– Ненавижу! – Ула выскочила из-за компьютера. Кидать в Зверя чем бы то ни было не имело смысла, это она давно усвоила. Драться с ним тоже бесполезно – максимум, чего удавалось добиться, это не просто беспомощного висения в воздухе на расстоянии вытянутых рук – его вытянутых РУК, у-у, дылда! – а висения в воздухе вверх ногами. Или вниз головой. Это уж кому как нравится.
Ула топнула ногой и села обратно:
– Ты специально надо мной издеваешься?
– Да, – кивнул Зверь. – Ты такая смешная, когда сердишься.
– Скотина!
– Я не был бы столь категоричен. – Он пожал плечами, не рискуя, впрочем, приближаться. – Какая же из тебя скотина? Так, скотинка. Живая такая, непосредственная…
Все-таки она бросила в него пластиковую стойку для пробирок. И конечно же не попала.
– Еще что-нибудь есть? – поинтересовался Зверь, поднимая стойку. – Бросай уж, чтоб я сразу все подобрал.
Он отлепился от стены и пошел к ней, по пути уложив метательный снаряд на полку, к другим таким же. Подошел. Присел рядом с креслом, заглянул в глаза:
– Ну? Будем драться?
– Я… – начала Ула.
– Ш-ш… – Зверь поднес палец к губам. – Забудь. Ты все сделала как надо. Это я дурак. Нужно было сразу объяснить тебе, что к чему, а я, – он виновато поморщился, – с детства биологов боюсь. И врачей. И вообще рыжих… каштановых, то есть.
Все-таки она его треснула. По затылку. И даже попала.