Последнее небо
Шрифт:
– С нами черт, как же. Черт сейчас с Готом будет.
Ула сделала все, чтобы не выходить под дождь. Сначала, пробежав по узким коридорам, заглянула в рейхсканцелярию. Гота там не нашла. Через переход отправилась в рейхстаг, но и там майора не обнаружила. Тяжело вздохнув, Ула приоткрыла дверь на улицу. Выглянула. Поморщилась с отвращением. Свет горел в ремонтном цехе – самом дальнем.
– Разумеется, – кивнула немка, – конечно, – она выставила ладонь под дождь и тут же отдернула, – ничего другого и ожидать было нельзя. Все сволочи.
После чего выскочила на улицу и помчалась, перепрыгивая через лужи. Если пробежать быстро, может быть, волосы не успеют намокнуть. У некоторых женщин, мокрые, они повисают липкими прядями. У некоторых – встают дыбом и завиваются еще больше. И то и другое равно неприятно.
Совсем рядом с цехом Ула влетела-таки в лужу, влетела с разбегу, подняв тучу брызг, и ворвалась под крышу в самом боевом настроении.
– Явление ее нам, – заметил Зверь, не оборачиваясь. Он стоял возле высоченных, под потолок, стеллажей, на которые складывали добытое на «Покровителе», но еще не рассортированное барахло.
– А ты здесь что делаешь? – спросила биолог.
– Ты бы лучше спросила, что я здесь делаю, – заявил Гот, спрыгивая откуда-то сверху. – Такая сойдет? – он продемонстрировал Зверю отталкивающего вида железяку.
Тот кивнул, забрал у майора находку и направился к стеллажам у другой стены.
– Деталь номер пятьдесят два я видел на восемнадцатой полке, – сообщил на ходу, – их там пять штук, нужно три.
– Гос-споди, – прошипел Гот. – Ты надо мной издеваешься или как?
– Или как, – невозмутимо ответил Зверь. Уже издалека. Так что голос прозвучал гулко. – Я же показывал тебе, как они выглядят.
– Скотина, – подытожил майор.
– Ладно, – Ула потрясла головой. – Что ты здесь делаешь?
– Тренируется, – голос Зверя прозвучал совсем близко, и Ула вздрогнула от неожиданности, – физкультурой занимается. Не поверишь, по стеллажам прыгает, что твоя обезьяна. Мне так слабо.
– Опять подкрадываешься! – рявкнула немка. – Я когда-нибудь испугаюсь и тресну тебя. Вы чем занимаетесь?
– Трахаемся, – пробурчал Гот, – с железом.
– С шахтным оборудованием, – поправил его сержант. – Потенциально вот эта груда барахла, – он кивнул на стеллажи, – очень полезные вещи. Их только собрать нужно правильно. Вообще-то, – он пристально посмотрел на Гота, – я собирался сам этим заняться. Но некий майор предложил мне свою помощь.
– Я думал, ты откажешься, – сказал Гот. – Приличные люди…
– Так то приличные, – все так же индифферентно перебил его Зверь. – Кстати, знаешь, – сверху вниз он глянул на Улу, – пока ты не пришла, его все устраивало.
– Я пятьдесят предметов из списка запомнил, – зарычал Гот.
– Пятьдесят первый ведь нашел.
– Случайно.
– Прекрасная зрительная память, – сообщил Зверь, снова адресуясь к биологу, – но совсем не тренированная.
– Я его убью, – пообещал Гот, – найду эту поганую железяку и ей же пришибу.
– Прекратите лаяться, – скомандовала Ула, – никто никого не убьет. И вообще, здесь же роботы есть, почему они не ищут?
– Как не ищут? – ухмыльнулся сержант. – Тут все заняты. Все работают.
– Так выглядит рай в его представлении, – пожаловался Дитрих, – плантации сахарного тростника и рабы в колодках. Все заняты. Все работают. Благодать! Роботов он тоже запряг. Они крупные детали сортируют. Трудоголик, мать его… Извини, Ула.
– Я водки хочу, – сообщила биолог.
Реакция на это заявление была вполне ожидаемая. Гот, сбившийся с мысли, заткнулся и удивленно моргнул. Зверь закатил глаза и сказал потолку:
– Невозможная женщина.
– Можно подумать, – возмутилась Ула, – я каждый день с такими просьбами являюсь. Последний раз мы пили когда?
– Когда? – Гот нахмурился, вспоминая.
– Семь недель и два дня назад, – жестяным голосом произнес Зверь, – всего семь недель и два дня.
– Рехнуться можно, – Дитрих сел на пол, – этак недолго и навык потерять.
– Этак спиться недолго, – непреклонно возразил сержант.
– Два месяца… – обалдело сосчитал майор.
– Меньше, – проскрежетал Зверь.
– Ты проиграл, – резюмировала Ула.
– Пожалуй, – согласился Гот, – работа завтра муторная, так что с похмелья даже лучше будет. Так… каштановая наша, что у тебя есть?
– Десять сортов, – «каштановую» Ула проигнорировала. – Девять – местные, один – тот, что с Земли остался.
– У меня в голове не укладывается! – Гот обернулся к Зверю: – Корабль грохнулся на планету, взорвался, мать его… извини, Ула… в пыль. И что уцелело? Гитара и тысяча литров спирта в стеклянной… мать… извини, Ула… в стеклянной таре. Так бывает?
Зверь поджал губы. Не лицо – маска чопорного осуждения. Только глаза смеются.
– Да ладно тебе, – утешил его Дитрих, – начало декабря ведь, Рождество скоро. И Новый год.
– При чем здесь Новый год?! – не выдержал Зверь. – Что ты несешь?! Собрались алкоголики на мою голову!
– Да какие мы алкоголики? – отмахнулся Гот, – Мы ведь не чтобы пить, мы лишь бы не работать.
– Так не работай, кто тебя заставляет? Пойди вон в рейхстаг, вычитай завтрашние новости. Пижон еще днем две трети выпуска к цензуре подготовил.
– Ула, ты слышишь, да? – уныло вопросил майор. – Это у него называется «не работать».
– Я слышу, – кивнула биолог. – Я одного понять не могу: кто здесь командир?
– А ведь и правда! – просиял Гот.
Зверь хмыкнул, шагнул назад и словно растаял, потерялся между тенью и светом.
– Вернись, мерзавец, – приказал майор, – мы идем пить, и ты идешь с нами.
– Произвол, – ответствовал Зверь откуда-то из другого конца склада, – у меня по расписанию свободное время.
– Было, – злорадно возразил Гот, – а теперь нету. Я здесь диктатор или кто?