Последнее прибежище негодяя
Шрифт:
Заломов как окаменел, какое-то время сидел с приподнятыми от пола ногами и неестественно выпрямленной спиной. Он не двигался, казалось, что и не дышал даже. Живыми оставались лишь его глаза, судорожно мечущиеся по глухим фанерным стенам.
– Алка, сволочь! – вдруг выдохнул он, кажется, с явным облегчением. Уронил на пол ноги, расслабил спину, сгорбился и вдруг захихикал мелко, не по-взрослому. – А я еще думаю, чего это она вокруг моей машины крутится? Раз подошел к окошку, второй. Она чего-то ходит вокруг и ходит. А она вон что удумала! Улики мне решила
Он тяжело задышал, лицо покраснело, покрылось потом. Заломов с сожалением глянул на опустевшую бутылку минералки.
– То есть вы хотите сказать, что яд вам в машину подбросила Соседова?
– А кто еще?!
– Но как это у нее вышло? Вы что же, машину не запираете?
– Зачем?! – изумился он искренне. – У нас охрана. Автомобиль стоит рядом с будкой охранника. Чего ее запирать? Я ключи-то не всякий раз забираю, чтобы не посеять их в бумагах на столе. Случалось уже, всей бухгалтерией искали.
– Охранник видел, как Соседова ходила вокруг вашей машины?
– У него спросите, – огрызнулся Заломов. – Охранник! Он если не видел, так видеорегистратор все записал! Записи с него снимите. Он у меня автономно работает, независимо от включенного мотора.
– Снимем, а он цел? – поинтересовался Данилов, потому что Мишин про видеорегистратор ничего такого не говорил.
– Цел, конечно. Я же потом ездил в дачный поселок и обратно. Цел, работал исправно. Алка-то, дура-баба, наверняка не подозревала, что приборчик-то пишет. Думала, дура, что раз машина выключена… Вы проверьте, проверьте, товарищ подполковник!
Проверили, все так. Соседова находилась вчерашним днем возле машины Заломова, и даже удалось рассмотреть что-то похожее на маленький пакет, зажатый в ее руке, упакованной в перчатку. Сочли это странным, конечно. Чего надевать перчатки, раз вышла на улицу на пять минут. Но…
Но все улики генерал счел косвенными и гневался сильно, угрожая им полным провалом в суде.
– Кто такой Горячев?! – орал генерал. – Игрок! Мот! Вор! Кто поверит его показаниям, что Соседова его хотела отравить?! Сочтут оговором. Она уличила его, он ее оговорил. Все!
– А как же фотографии, товарищ генерал? – возражал Данилов.
– А что на этих фотографиях, Данилов?! Что?! Делает баба сок. Потом поит им своего любовника, потом он падает. Да, может, он ноги ей в тот момент целовал! С чего потом и облевался! Извини… – Генерал внимательно просмотрел еще раз все снимки. – Единственной уликой, стоящей уликой, могу считать ее преждевременный звонок в полицию об обнаружении ею трупа любовника. Все остальное… Ну и еще то, что ее мать работала в химической лаборатории долгие годы и часто брала с собой на работу дочку. Но это все… Пока она не напишет нам явку с повинной, Данилов, сам понимаешь, доказать что-то будет очень сложно. Очень!
– И что же, теперь ее отпускать?!
– Ага! Щ-щас! – злобно зашипел Губин. – Пусть сидит, отравительница! Пусть сидит и думает!
– А Заломова?
– Главбуха, что ли? Этого отпускай.
– Никак нет, товарищ генерал. Отрицает все. Клянется и плачет.
– А какого черта он делал в том доме незадолго до убийства и в день убийства?! – хлопнул ладонью по столу Губин и скосил взгляд на тумбочку в углу, где в верхнем ящике сегодня у него лежало шоколадно-ореховое печенье.
– В том доме, где произошло тройное убийство, в соседнем от места трагедии подъезде живет Барышников, – доложил с большой неохотой Данилов. Очередная версия лопнула мыльным пузырем. – Тот самый, что ссуживал Горячеву деньги и за это требовал информацию, которую перепродавал конкурентам Соседовой. Они встречались на квартире Барышникова, довольно часто встречались. День убийства и предыдущие дни не стали исключением. Вот так…
– И что же теперь? – Генерал подпер щеку кулаком, глянул на Данилова с грустью. – Вешать все на старика? А он не виноват. Как быть-то, подполковник? Найдешь убийцу-то, нет? Что докладывать наверх?
– У меня появилась новая версия, товарищ генерал.
Данилов подробно рассказал, как вчерашним днем Мишин метался по Заславскому району в поисках информации на Лопушиных. Как его метания потом завели уже Данилова в далекую глухую деревеньку к бывшему сотруднику Вострикову, который рассказал много интересного и посоветовал обратиться к директрисе детского дома.
– Месть?! – выкатил глаза генерал, тихо поднялся и мелкими такими шажками двинулся к тумбочке. – Полагаешь, месть?! Но это, Сережа, вообще никуда не годится! Сицилийские какие-то штучки! Прошло много лет, и тут… Плохо верится.
– Проверю. – Данилов, заметив, как генерал достал из верхнего ящика яркую жестяную коробку, поднялся: – Разрешите идти?
– Не разрешаю.
Генерал дирижерским жестом взмахнул ладонью, приказывая ему сидеть, открыл жестяную крышку, втянул носом аромат шоколада, улыбнулся в сторону Данилова:
– Ты понюхай, как славно пахнет, Сережа! Орехово-шоколадное печенье! Это же не печенье – это шедевр! Ты не сильно торопись-то, присаживайся. Щас чаю попьем с тобой, печеников покушаем и подумаем с тобой вместе, как нам эту бабу на скамью подсудимых отправить. Отравительница, елки-палки…
Глава 17
Ирина Федоровна Устинова, заслуженный во всех отношениях педагог, много лет своей жизни посвятивший воспитанию чужих детей, своих же не имела. Ей это даже не приходило в голову никогда. Муж был, и не один! Но вот детей она от них остерегалась рожать. Насмотрелась на сирот предостаточно, вдоволь хлебнула их одиночества. Разрывала свое сердце на миллионы крохотных частей, чтобы хватило каждому. Боялась такой доли для своих детей. Потому и осталась одна на старости лет.