Последнее слово техники
Шрифт:
Я покорилась решению корабля. Землю отнесли в Контрольную группу. Я проиграла. Даже компромиссный вариант, допускавший какое-никакое вмешательство хотя бы в преддверии Армагеддона, был отброшен. Я высказала официальный протест на собрании экипажа, но к нему никто не присоединился. Капризный пообещал представить мой доклад Неудачливому бизнес-партнёру и другим, но я думаю, что это были просто ритуальные заверения. Ничто из сказанного мной не могло повлиять на исход дела [72] . Так что я музицировала, странствовала и отсыпалась.
72
В
Я завершила Большое Путешествие и попрощалась с Землёй, стоя на открытом всем ветрам скалистом берегу у Тира, в изломанном кольце скал, и глядя, как кроваво-красный плазменный остров, бывший солнечным диском, медленно тонет в винноцветном Средиземном море.
Было холодно.
Я плакала.
Можете себе представить мои чувства, когда корабль попросил меня взяться ещё за одно деликатное поручение. В последний раз.
— Я не хочу.
— Всё будет хорошо, можешь быть уверена. Я не просил бы тебя это сделать даже для твоего же блага. Но Линтеру я обещал… Он по тебе очень скучает и хочет увидеться с тобой в последний раз, прежде чем мы улетим.
— О-о… Но почему? Что же он от меня хочет?
— Он не говорит. Я вообще с ним уже очень давно не общался. В смысле, напрямую. Я послал дрона сообщить ему, что мы скоро улетим, а он ответил, что хотел бы тебя повидать. Я передал ему, что я ничего не могу гарантировать… Но он был непреклонен. Только с тобой. Ни с кем, кроме тебя. Даже со мной он не хочет говорить. Так-то вот. Но не волнуйся. Я ему как-нибудь объясню, что ты не…
Маленький модуль стал отдаляться, но я взмахом руки велела ему подождать.
— Нет. Стой. Я… я согласна. Я полечу. Куда? Где он сейчас?
— В Нью-Йорке.
— О нет. Только не это, — простонала я.
— Да ладно тебе. Это интересный город. Тебе понравится. Наверное.
ОКК, общеэкспедиционный корабль Контакта — всего лишь машина. Сотрудники Контакта живут внутри такой машины, или нескольких машин, временами перемещаясь на всесистемники, и проводят там большую часть среднестатистического тридцатилетнего срока службы. Я прошла его примерно до половины и успела посетить три ОКК, а Капризный стал мне домом всего за год до прибытия на Землю. Правда, корабль, на котором я жила раньше, также относился к эскарп-классу. Так что я привыкла жить внутри исполинского механизма… и даже этот опыт нисколько не облегчил мне столкновение с Большим Яблоком. Я никогда в жизни не чувствовала себя такой загнанной, пойманной в механическую ловушку, уязвимой и запутавшейся. А я ведь провела там всего час с небольшим.
Было что-то такое в движении машин, в шуме, толпе, в преувеличенно правильных геометрических очертаниях возносящихся к небесам зданий, улиц и авеню (я никогда даже не слышала об ОКК, который был бы распланирован так тщательно и скрупулёзно, как Манхэттен). А может, во всём этом вместе взятом. Но что бы там ни скрывалось, я чувствовала, что оно мне не по нраву.
Стояла пронизывающе-холодная ветреная субботняя ночь. В исполинском городе на Восточном побережье, где всего пара дней отделяла меня от Рождества, я сидела за столиком маленького кафе на 42-й улице и дожидалась, пока в кинотеатре закончится сеанс. Было одиннадцать часов вечера.
Во что играет Линтер? Наверное, он уже успел посмотреть Близкие контакты [73] не менее семи раз.
Я поглядела на часы, пригубила кофе, оплатила счёт и вышла. На мне были толстые перчатки, шапка и вязаное пальто, сапоги с голенищами до колен и плисовые брюки.
Прогуливаясь, я внимательно разглядывала всё вокруг, хотя пронизывающий ветер в лицо доставлял изрядные неудобства.
Этот город был непредсказуем. Он напоминал мне джунгли.
73
Речь, естественно, о классическом фантастическом фильме Стивена Спилберга «Близкие контакты третьего рода» (1977).
Если Осло походил на затерянный между скал садик, Париж — на театральный партер или цветник со своими причудами и тенистыми уголками, где подчас внезапно налетают порывы свежего ветра, Лондон — на заброшенный, на скорую руку бездарно модернизированный музей с консервированным воздухом, Вена представлялась преувеличенно-серьёзной, крахмально-воротничковой версией Парижа, а Берлин — местом послеобеденного пикника среди развалин барочной усадьбы, то Нью-Йорк походил на дождевой лес, кишащие миазмами и бактериями, скрывающие небо, хищно тянущиеся со всех сторон джунгли. Он был полон древоподобных колонн, царапающих небесный свод и опирающихся на химерическое смешение корней внизу, где кипела упадочная повседневная жизнь человеческого муравейника. Он весь был из стали и камня, да ещё иногда из отражавшего солнце стекла. Он был похож на корабль. Воплощённая живая машина.
Я бродила по улицам. Мне было не по себе. Капризный был на расстоянии вытянутой руки, мне стоило нажать кнопку на терминале, и он бы примчался мне на помощь, но я чувствовала исподволь подползающий страх.
Мне никогда в жизни не было так страшно.
Я дошла до конца 42-й и осторожно пересекла Шестую Авеню, а оттуда неспешно направилась к зданию кинотеатра. Люди выходили из вестибюля, поодиночке, парами и группами, зябко ёжась и поднимая воротнички, потирая руки в поисках хоть какого-то тепла, или просто стояли, отыскивая взглядами такси. От их дыхания в воздухе повисла напоминавшая формой морское судно полоса тумана, медленно ползущая во мраке от фойе к огням уличного траффика на проезжей части. Линтер вышел одним из последних. Он показался мне ещё бледнее и измученнее, чем в Осло. Но в его лице было и что-то новое, неожиданно яркое, быстрое. Он энергично помахал мне и подошёл поближе. На нём был желтовато-коричневый плащ. Он тщательно застегнул его, потом машинально чмокнул меня в щеку, роясь в карманах в поисках перчаток.
— Привет-привет. Ты такая холодная. Поела чего-нибудь? Я проголодался. Пойдём перекусим?
— Привет. Нет, мне не холодно. Я не голодна. Я пришла повидать тебя. Как ты?
Он широко улыбнулся.
— Лучше не бывает.
Но по его виду я бы так не сказала. Он выглядел лучше, чем мне помнилось, но фигура его изобличала постоянное недоедание. Волосы растрепались. Я подумала, что стремительная, резкая, изматывающая жизнь в большом городе его порядком истощила.
Он потряс мою руку.
— Пойдём погуляем. Я хочу с тобой поговорить.
— Хорошо.
Мы пошли по тротуару. Вокруг витали трудноразличимые запахи, сияли бесчисленные рекламные вывески, раздавался непрестанный галдёж — белый шум человеческого существования. Фокальная точка мирового бизнеса, понимаете ли. Как они всё это переносят? Толстые, иногда гротескно обрюзгшие женщины. Сумасшедшие взгляды. Остывающие в переулках пятна рвоты и брызги крови. Все эти знаки. Рекламные слоганы. Световые вывески. Картинки. Все они перемигивались, сверкали, возбуждали, подавляли, манили, складывались в таинственную грамматику светоносного газа и нитей накала.